Могила Ленина. Последние дни советской империи - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Ремник cтр.№ 124

Специалист по внешней разведке, Калугин хорошо говорил по-английски, по-арабски и по-немецки. В 1958 году он стажировался в Колумбийском университете и подружился с другим советским студентом — Александром Яковлевым. В Нью-Йорке Калугин даже стал героем публикации в The New York Times. Макс Франкель, много лет спустя ставший ответственным редактором, написал статью о Калугине. Там советский студент был изображен “веселым парнем”, который любил пробираться за кулисы Линкольн-центра и фотографировать балерин, “иногда в не вполне пристойных позах”.

Через несколько дней после выступления Калугина я пришел к нему в гости. Они с женой Людмилой жили в Кунцеве, сравнительно тихом московском районе. Дом был особый, для сотрудников КГБ. Снаружи дежурили черные “Волги”, готовые везти своих седоков на Лубянку и еще бог знает куда. Это была одна из самых приятных квартир, что я видел в Москве. Здесь было много вещей с Запада — латунная собачка, керамическая Золушка, бессчетные сувениры, собранные за годы службы в КГБ.

“С пепельницей осторожнее, — предупредил Калугин. — Мне ее подарил один из настоящих африканских диктаторов”.

Калугин считал себя большим библиофилом. “Взгляните, — сказал он, демонстрируя мне «Раковый корпус» Солженицына, переплетенный в красную кожу. — Я всегда его любил. Специально переплел. Смотрите, какое золотое тиснение”. Еще на полках стояли шпионские триллеры, “Как прожить в Европе на пять долларов в день”, Ахматова, Гумилев и внушительное собрание старых руководств КГБ по дезинформации, в том числе знаменитая “Белая книга”, которой при Брежневе, Андропове и Черненко пользовались, чтобы порочить личную и политическую репутацию отказников. Прохаживаясь вдоль книжных полок, Калугин сказал, что в 1971-м он стал “ответственным” за Кима Филби. “Ким пил как проклятый. Его жизнь катилась под откос. Андропов попросил меня помочь Филби. Я приходил к нему, может быть, раз в месяц. Отвечал за его безопасность и благополучие, пока в 1988-м он не умер. Я первым положил на его могилу венок”. Он показал мне воспоминания Филби “Моя тайная война”. Имелась дарственная надпись: “Людмиле и Олегу с глубокой благодарностью и счастливыми воспоминаниями о наших встречах… Всего хорошего, старик. Ким”.

Соседей Калугина, конечно, “сильно обеспокоило” его выступление на съезде “Демократической платформы”. Крючков, живший в еще более роскошном доме, уже несколько лет имел на Калугина зуб. В 1987-м Калугин передал Горбачеву письмо, предупреждая, что КГБ вышел из повиновения. Он предлагал как минимум вдвое сократить штат КГБ и поставить ведомство под строгий парламентский контроль, “как это делается в цивилизованных странах”. В 1989-м он опубликовал в журнале “Международная жизнь” статью, в которой критиковал заграничные операции КГБ. Имя автора не указывалось: сообщалось только, что это генерал-майор, ранее на протяжении долгого времени занимавшийся дипломатическими вопросами. За три месяца до того, как Калугин “открылся” в кинотеатре “Октябрь”, его отправили на пенсию в 55 лет.

То, что Калугин говорил сейчас о КГБ, было не большим секретом, чем то, что говорил Ельцин о партии. Да и его оценка тесных отношений Горбачева и Крючкова как “дурной знак” тоже не была оригинальной. Но статус Калугина придавал его высказыванием вес, а партийные руководители чувствовали себя уязвленными. Генерал-майор тайной полиции вдруг направо и налево начинает рассказывать, что КГБ по-прежнему остается становым хребтом тоталитарного государства! Не иначе он ведет какую-то хитрую игру. Но зачем? Чего он хочет добиться?

Через две недели после съезда “Демократической платформы” ТАСС передал сообщение: указом президента СССР Михаила Горбачева Олег Калугин лишен звания и государственных наград. Военные, отдавшие приказ о стрельбе по мирным демонстрантам, никакого наказания не понесли, зато решили покарать Калугина ^[128]. Это было пугающее событие, а ведь политические заморозки 1990 года только начинались. Горбачев действовал либо по собственному позыву, либо под давлением КГБ — трудно сказать, что хуже. В любом случае Министерство любви продолжало работу.

В утренних сумерках 9 сентября 1990 года сельский священник открыл калитку, вышел на улицу и зашагал к железнодорожной станции, которая находилась примерно в 800 метрах от его дома. Было воскресенье. Отец Александр Мень всегда садился на электричку 6:50 и ехал из поселка Семхоз, что под Загорском, в Новую Деревню ^[129]: он был настоятелем тамошней церкви. Его ждал долгий день: исповедования, крещения, вечером — лекция.

55-летний отец Александр, крепкий мужчина с густой черной с проседью бородой, был новым духовным лидером, новым авторитетом в Русской православной церкви. Кое-кто из почитателей, сравнивая его с Сахаровым, называл его “духовным Сахаровым”. В отличие от множества рядовых священников и церковных иерархов, Мень в брежневские годы сохранял независимость. Он отказывался сотрудничать с КГБ. Негласно он занимался катехизацией и публиковал свои теологические труды за границей под псевдонимом. Его всячески притесняли, устраивали многочасовые обыски дома, вызывали на многочасовые допросы. Он получал письма с угрозами расправы — не только себе, но и жене и детям. И все по единственной причине — он был честным священником и честно служил своей пастве. Но он уцелел. Своему брату Павлу он говорил, что теперь чувствует себя “как стрела, наконец выпущенная из лука”.

Раньше его встречи с такими людьми, как Солженицын, Надежда Мандельштам и Александр Галич, безопаснее было не афишировать. Теперь он, сам того не желая, становился центральной фигурой в возрождении опозоренной церкви. В последние два года ему разрешали проповедовать в церквях и читать лекции в аудиториях, даже выступать на радио и телевидении. Бояться было больше нечего. Только накануне вечером Мень читал лекцию в Москве. Он говорил о духовном поиске как о непрервывном восхождении: “Истина — не та вещь, которая дается легко в руки, она действительно похожа на высокую гору, куда надо восходить: тяжело дыша, карабкаясь по уступам, порой оглядываясь назад, на пройденный путь, и чувствуя, что впереди еще крутой подъем. Я никогда не забуду замечательных слов, которые сказал простой гималайский горец, шерп по национальности, по имени Тэн-синг, который восходил на Эверест вместе с англичанином Хиллари. Он говорил, что к горам надо приближаться с благоговением. Так же — и к Богу. <…> Истина закрывается от тех людей, которые идут к ней без благоговения…”