«Скорая» приехала на удивление быстро. Доктор – молодой еще совсем парень – велел грузить Кирилла в машину. А сам остановился на мгновение напротив Антона и сказал задумчиво:
– Вы мне оба кого-то напоминаете. Певца какого-то.
– Нам это часто говорят, – согласился Антон.
На такси он направился следом за «скорой», и хоть просил Катю остаться в клубе, она решила, что не бросит его одного. Ехала вместе с ним и просто держала за руку – за что Антон был ей благодарен.
Они приехали в травмпункт при одной из клинических больниц с некоторым отставанием от машины «скорой помощи». Антону сообщили, что брат пришел в себя и его отправили на рентген, и он, взяв Катю, вышел на улицу: боялся, что сейчас в «травме» его девушка вновь увидит кровь и ей станет плохо. Тропинин отвел ее к набережной, которая находилась за больницей. Некоторое время они гуляли, а затем вновь вернулись в травмпункт, только брата там Антон уже не застал. Охранник сообщил ему, что Кирилл подорвался куда-то и убежал плача что весьма озадачило Антона, который слабо представлял, из-за чего мог зарыдать близнец. Он даже предположил, что братец тронулся, и, ругаясь сквозь зубы, отправился его искать. Нашел уже около отделения реанимации – уже позднее выяснилось, что туда по странному стечению обстоятельств поступил их пожилой однофамилец с тяжелыми травмами, и Кирилл был дезинформирован, решив, что в коме находится его брат.
Но все это стало ясным потом, а сейчас Кирилл вдруг засмеялся – явно не из-за того, что ему было смешно: через нервный смех выходили его эмоции и напряжение. И это словно стало спусковым крючком.
Антон, желая нарушить тишину, сделал ему замечание, Кирилл огрызнулся сквозь смех, и между ними завязалась вялая перепалка.
– Знаете что, дорогие мои. Убирайтесь-ка оба, – махнула вдруг рукой Алла и встала. Ногу пронзила резкая боль, и если бы не Антон, вовремя подхвативший мать под руку, она бы, наверное, упала. Да и сердце у нее все еще болело – правда, меньше, зато вдруг заломило виски.
– Что с тобой? – испуганно спросил Кирилл. Честно говоря, он сам чувствовал себя не слишком-то хорошо: голова кружилась, и предметы двоились, и тошнило – как-никак, сотрясение, и ему сейчас нужно было лежать, а не ходить, находясь на грани помешательства из-за брата. Он уже успел преждевременно обвинить себя в его смерти и испытал столько эмоций, сколько, наверное, никогда ему прежде испытывать не доводилось.
– Подвернула ногу, – сдавленно отвечала Алла, которая ненавидела чувствовать себя слабой. И почему только раньше она ничего не чувствовала – вела машину, бежала даже.
– Травмпункт рядом, – тихо сказал Антон, чувствуя себя не в своей тарелке. – Пойдем.
Алла ненавидела больницы, и еще больше – больницы государственные, но отчего-то не стала сопротивляться и разрешила сыну довести себя до травмпункта при клинике, который также располагался на первом этаже.
Кирилл шагал следом, слегка покачиваясь, и молчал. Он уже успел уже поругаться с братом, и выглядел до сих пор потрясенным, но отчего-то впервые за долгое время не чувствовал ревности, хоть мать и шла с Антоном впереди, припадая на ногу. Он чувствовал лишь облегчение от того, что все разрешилось благополучно, и в эти часы забыл обо всем, даже об Алине.
У Аллы оказалось сильное растяжение – ничего серьезного, но боль была острая, резкая, и на больную ногу она ступала с трудом. Антон вывел ее на улицу – уже с перетянутыми бинтом ступней и голенью, и они медленно пошли к ее машине, которую он заранее подогнал настолько близко к выходу, насколько это было возможно.
Кирилла, который хотел выйти следом за ними, вдруг кто-то тронул за предплечье и, обернувшись, он увидел Катю. Все это время она была рядом с ними и молчала.
– Что? – спросил он удивленно.
– Пусть они вдвоем побудут, – сказала девушка, – немного.
– Зачем? – явно не понял молодой человек, но Катя взглядом указала ему на свободную скамейку, и он не стал сопротивляться – сил не было.
Антон и Алла шли очень медленно, и сын держал ее осторожно, боясь, что его неосторожное движение причинит ей боль, но Адольская была действительно железной леди – почти железной, и никак не показывала, что ей больно.
Она вдруг вспомнила, как однажды Антон вывихнул ногу, упав на лестнице перед школой, и она также вела его в травмпункт и обратно – только в другой, детский, поддерживая под руку. И тогда тоже было весеннее солнечное утро, безоблачное и безветренное, и тени от зданий и деревьев были такими же длинными и острыми.
«Мама, я пропустил олимпиаду по математике», – сказал тогда Антон. Мать всегда требовала, чтобы дети учились хорошо, и обрадовалась, когда сына отправили на районную олимпиаду.
«Ничего страшного, сынок», – ответила Алла, которой было не до математики: сначала она перепугалась, что сын и вовсе сломал ногу.
«Я думал, ты будешь ругаться».
«Нет, все хорошо. Главное – ты в порядке».
Антон посмотрел на мать и вдруг увидел, что глаза ее блестят. И, кажется, не от солнца.
– Что? – только и спросил он.
Алла покачала головой и остановилась, чувствуя, что не в силах больше сдерживаться и быть сильной.
На половине пути, под утренним солнцем, она заплакала, опустив голову, а Антон, растерявшись и не зная, что делать, несмело обнял ее одной рукой за плечи, второй продолжая поддерживать под локоть. Вид у него был растерянный, и он смотрел в голубое звонкое небо слегка покрасневшими глазами, боясь, что кто-нибудь увидит их.
Алла плакала – молча, почти беззвучно, уткнувшись сыну в плечо, а тот опустил взгляд, словно боясь, что и ему в глаза попадет яркое утреннее солнце.
– Все в порядке, – сказал Антон тихо. – Пойдем в машину.
Мать подняла голову и улыбнулась ему сквозь слезы.
«Мама, я не хотел, чтобы все так получилось».
«Ничего страшного, сынок».
* * *
После всего, что произошло в клубе и в больнице, домой я вернулась часов в девять, вымотанная, но, как ни странно, довольная. Антон встретился с матерью, и, кажется, между ними что-то произошло – не на внешнем уровне, а на уровне эмоциональном, глубоком. Возможно, между ними вновь протянулась та самая тонкая, пока еще совсем слабая нить, соединяющая мать и сына. По крайней мере, я надеялась на это.
Я видела, как плакала Алла Георгиевна, уткнувшись сыну в плечо, а Антон обнимал ее осторожно, вполсилы, и выглядело это весьма трогательно. Я была уверена, что они уже много лет не стояли вот так близко и не обнимали друг друга, и в какой-то момент поняла, что не только Антону было тяжело. Наверняка и Алла нелегко переносила их затянувшийся конфликт и совершала все новые и новые ошибки, упрямо не замечая этого и считая, что желает своим сыновьям лишь добра.
В эти минуты, пока они стояли вместе, она выглядела беззащитно, как всякая мать, боящаяся потерять своего сына.