Иван Ефремов - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Еремина, Николай Смирнов cтр.№ 69

Гаврилов требовал не только составления отчётов, но и объезда объектов вместе с представителем Наркомата обороны. Это могло занять гораздо больше времени, чем рассчитывал Ефремов, — весь остаток марта и апрель.

До этого события закручивались тугой пружиной. Отправив каргалинцев в Алма-Ату, Ефремов словно открыл замбк, который удерживал пружину в напряжении, мобилизуя все психические силы организма. Теперь пружина распрямилась, и сверхнапряжение прорвалось в болезнь.

В конце марта Иван Антонович свалился с высокой температурой. Сначала он, определив у себя сыпной тиф, пластом лежал в каморке у Вольдемара Самуиловича Бишофа, старшего лаборанта ПИНа, затем его увезли в больницу. Врачи поставили иной диагноз: крупозное воспаление лёгких. Однако на пневмонию болезнь тоже была не вполне похожа.

Мечась в лихорадочном жару, не спадавшем сутками, в часы облегчения ощущая сильное головокружение, Ефремов впервые остро осознавал своё сильное тело связанным земными путами. Он командовал себе подняться — и был не в силах это сделать. Он не мог ехать, видеть и осязать окружающий мир, но отчётливо видел внутренним взором пройденные им пути, осознавал дерзновенность и величие человеческого подвига.

На западе, в тающих снегах России, среди раскисших дорог и разлившихся рек, затаились в окопах две силы, противостоящие друг другу. На востоке, на Урале, в Сибири, колоссальным напряжением всего народа ковалась будущая победа Красной армии. В госпиталях стонали раненые, не гас свет в операционных, подростки стояли у станков, а женщины впрягались в плуги вместо тракторов и лошадей.

Душа Ефремова, поднимаясь над временным, видела непреходящее — стремление к любви и доброте, стремление принести людям свет и мир. Почти осязаемые, вставали перед очами картины великой матери-природы — всё увиденное во время службы на Тихом океане, в сибирских экспедициях, в путешествиях по Средней Азии. И над всем этим возвышалась фигура человека — борца, мыслителя, победителя.

В сознании, раскрепощённом болезнью, возникали удивительные сюжеты, которые, смыкаясь с действительностью, прорастая в неё, давали необычные, нигде ранее не читанные истории. Рассказы сами просились на бумагу.

Как только Иван Антонович смог писать, он сразу начал набрасывать в записной книжке названия и сюжеты будущих рассказов. Война не вечна, победа будет за нами, а после неё вновь настанет время научного подвига, напряжения чувств и мыслей — во имя лучшего будущего человечества. И мысль об этом времени должна освещать души простых людей.

26 апреля он вышел из больницы, слабый, но с новым светом в глазах. В Каргалинских степях распускались ирисы и дикие тюльпаны, качались под ветром тёмно-малиновые точёные венчики рябчиков — кукушкиных слёзок, пчёлы жужжали над коврами низкого дикого миндаля, сплошь покрытого мелкими розовыми цветами.

30 июня Ефремову наконец удалось приехать в Чкаловск, чтобы перегнать, как он и планировал, в Свердловск машину с зимним снаряжением и ликвидировать там дела с Гавриловым — сдать машину и получить расчёт.

Даже в трудных условиях военного времени азарт охотника за ископаемыми не оставлял любимого ученика Сушкина. Прежде чем попасть в Свердловск, Ефремов едет в Бугуруслан, где геолог Чепиков нашёл «зверя» — кости какого-то ящера: надо выкопать его и отправить в Алма-Ату и только затем в Свердловске рассчитаться с ЭОН…

В 1956 году в посёлке Мозжинка на берегу тихой Москвы-реки Иван Антонович будет писать роман «Туманность Андромеды». Тогда он вспомнит свою работу в ЭОН, длинные штреки Каргалы, гигантские выработки Соликамска, и взглянет на затею Наркомата обороны глазами археологов будущего — Веды Конг и её помощницы Миико Эйгоро. Открытая ими легендарная пещера Ден-Оф-Куль, что на исчезнувшем языке означало «Убежище культуры», содержала отнюдь не сокровища духовной культуры: в ней находились машины, механизмы, двигатели, чертежи, карты. Самый дальний конец пещеры уходил во тьму и глубину, и отважные разведчицы упёрлись в стальную дверь. По предположениям Веды, за ней могло находиться секретное оружие ушедшего времени. Проверить предположение не удалось: через два дня масса горы осела, похоронив под собой тайну прошлого.

Приговор Веды ушедшему — по сути нашему, сегодняшнему — времени однозначен: создавшие тайник ошибались, «путая культуру с цивилизацией, не понимая непреложной обязанности воспитания и развития эмоций человека». И нелепой казалась Веде и Миико, прекрасным женщинам Эры Великого Кольца, важность древнего оружия…

Сухой и свежий ветер, пахнущий полынью, обвевал лицо Ефремова. Он стоял у открытого окна поезда, вглядываясь в ночную степь. В душе пробуждались дорогие сердцу воспоминания: 13 лет назад, в 1929 году, он впервые ощутил, как тонок покров человеческого присутствия на древнем пространстве великой равнины.

Далеко на западе, по донским степям, шла в наступление фашистская орда. Слушая сводки Информбюро, путешественник переносился мыслями туда, где бились с врагами советские солдаты. Сердце сжималось от осознания потерь.

Только к концу поездки Иван Антонович внутренне немного смягчился, стал внимательнее смотреть на окружающий мир.

И вот прохладный ветер, стекающий с белоснежных вершин Тянь-Шаня, напомнил ему о безмятежных годах ищущей юности.

Поезд прибыл во Фрунзе. Город за прошедшие 13 лет сильно изменился. В центре появилось много новых зданий, глинобитные и сырцово-саманные домики отодвинулись на окраины, где вставали корпуса эвакуированных предприятий.

Иван Антонович нашёл квартиру Алексея Алексеевича Борисяка, находившуюся довольно далеко от центра. Академик, готовящийся отпраздновать своё семидесятилетие, долго беседовал с Ефремовым, расспрашивая о делах ЭОН. Обсуждали и перспективы жизни во Фрунзе и Алма- А те. Руководство академии не желало, чтобы Борисяк как единственный находящийся во Фрунзе член бюро биоотделения переезжал в Алма-Ату, где жили сотрудники Палеонтологического института. А помещения для перевода ПИНа во Фрунзе, несмотря на хлопоты, пока не находилось. Говорили о том, что сотрудникам, конечно, важно собраться вместе, чтобы иметь возможность полноценно работать и в препараторской, и с коллекциями, и с библиотекой.

За несколько дней Ефремов трезво оценил ситуацию во Фрунзе, о чём написал в письме Д. В. Обручеву: «Постарайтесь (без особых внешних обстоятельств) не приезжать сюда совсем — это самое лучшее, что Вы можете сделать. Тут такой кабак и безобразие, что нет слов для цензурного, а тем более поздравительного письма». ^[154]

Вволю наевшись чудесных, только что поспевших яблок, Иван Антонович вновь сел в поезд: в Алма-Ату надо было добираться три-четыре дня с пересадкой на станции Луговая. Он мечтал окунуться в любимый мир палеонтологии, посвятить себя долгожданной работе, и даже дневная жара не мешала ему обдумывать положения будущей книги.

Бывший русский город Верный, купеческий и казачий, с ровными длинными улицами, уходящими в степь, был уставлен основательными губернскими зданиями конца XIX — начала XX века, казачьими домиками с резными наличниками из алатауского дуба. Если бы не азиатское узорочье Вознесенского собора, не пирамидальные тополя на улицах и шумный Кок-Базар, можно было бы подумать, что оказался внезапно в российской глубинке. Только парящие над городом ледяные вершины Заилийского Алатау, несущие прохладу измученному городу, возвращали к действительности. Да ещё огромное, особенно в сравнении с 1929 годом, количество народу на улицах.