Тайная страсть Достоевского. Наваждения и пороки гения - читать онлайн книгу. Автор: К. Енко, Т. Енко cтр.№ 38

Повторения, приписки, восклицания и намеки придают страстный тон этим излияниям. Их поток не прекращается даже в самые знаменательные дни его жизни, в 1880 году, когда в Москве, на Пушкинских торжествах, он произносит речь, вызвавшую бурные овации и сделавшуюся чуть ли не программой для целого поколения поздних славянофилов и почвенников. Именно в Москве выразил он свои заветные надежды о миссии России:

«Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским… значит только стать братом всех людей, всечеловеком… Это значит: внести примирение в европейские противоречия, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловеческой и всесоединяющей… и в конце концов, может быть, изречь окончательное слово великой общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову Евангельскому закону».

К старости он до того привык к Анне Григорьевне и семье, что совершенно не мог без них обходиться. В домашнем кругу несколько утихала вулканическая работа его духа, уменьшалось его внутреннее беспокойство, но едва он оставался один, как волнения и страхи подымались с новой силой.

Он уезжает в Эмс, на лечение, позади у него несколько месяцев мирного существования в Старой Руссе, никаких неприятностей не предвидится, но разлука с семьей подавляет его, он приезжает в Эмс нервный, усталый, «изломанный», по его выражению, садится в кресло, закрывает глаза на минуту, и засыпает на полтора часа – в совершенном изнеможении.

Ф. Достоевский, 1880 г.

В 1879-м и начале 1880 года здоровье Достоевского сильно пошатнулось. Речь на открытии памятника Пушкину была его лебединой песней, и его литературным и общественным завещанием. В начале января 1881 года, когда он подготовлял к печати новый выпуск «Дневника писателя» с этой знаменитой речью и ответом ее критикам и комментаторам, он был уже безнадежно болен. Об этом знали только жена и друзья.

В конце января 1881 года у Достоевского от волнения произошел разрыв легочной артерии, а через два дня начались кровотечения.

Они усиливались, врачам не удалось их остановить, он несколько раз впадал в беспамятство. 23 января 1881 года он попросил раскрыть наугад Евангелие, привезенное им с каторги, и прочесть верхние строки открывшейся страницы: он всегда так делал в трудные минуты. Анна Григорьевна повиновалась и прочла вслух от Матфея гл. 3, ст. 2: «Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду».

«Ты слышишь, – сказал Достоевский, – не удерживай, это значит, что я умру».

Затем он подозвал ее к себе, взял за руку и прошептал: «Помни, Аня, я тебя всегда горячо любил и не изменял тебе никогда, даже мысленно». К вечеру его не стало.

Анна Григорьевна сохранила загробную верность мужу. В год его смерти ей исполнилось лишь 35 лет, но она сочла свою женскую жизнь конченной и посвятила себя служению его имени. Она издала полное собрание его сочинений, составила в 1906 году библиографию о нем в пять тысяч номеров, организовала отдел рукописей, реликвий и портретов при Московском Историческом Музее, основала школу Достоевского в Старой Руссе, собрала его письма и заметки, заставила друзей написать его биографию, сама написала воспоминания. Все свободное время она отдавала организации его литературного наследства, и заслуги ее в этом деле велики и бесспорны. Но бесспорно и другое: она стремилась передать потомству лишь иконописный лик великого писателя и оставляла в тени все, что, по ее мнению, могло бы его опорочить. Поэтому она замазывала чернилами рискованные фразы в его письмах, обходила молчанием щекотливые вопросы и старалась представить его смиренным и добродетельным. Но здесь было не только желание охранить его посмертную репутацию и скрыть его пороки, извращения и бурные отклонения от нормы: для нее он оставался тем милым и хорошим, простым и страстным, нежным и заботливым мужем, каким он так часто бывал с ней, и ее всепрощающая ничем не поколебленная любовь преображала и смягчала самые тяжелые ее воспоминания. Только в нее одну влюбленным, верным и беззаветно ей преданным жил он в ее памяти, и таким мелькал его образ в ее меркнущем сознании в ее последний час. Она умерла в Крыму, одинокая, вдали от семьи и друзей, в июне 1918 года – и с ней сошла в могилу последняя из женщин, которых любил Достоевский.

В том же году, тоже в Крыму, умерла на 78-м году возлюбленная Достоевского, «подруга вечная», Аполлинария Суслова.

Яркие проявления эротизма Достоевского мы находим в его любовных драмах, в накале страстей его интимных отношений, в его удачах и поражениях с женщинами, а также при живописании героинь и героев в романах и повестях. Во всех своих произведениях Достоевский изображал неудачи любви, связанной с жертвой и страданиями. В то же время любви торжествующей, радостной и по-мужски уверенной он описывать не умел или не хотел. Интенсивность его эротики и сексуального напряжения объясняются его ничем не ограниченным воображением и вынужденными периодами воздержания от общения с женщинами. Воздержания происходили, например, в период каторги, по причине болезней, мнительности, меланхолии.

По темпераменту Достоевский был человеком больших страстей, глубокой чувственности и ненасытного сладострастия. После долгого накопления интимных связей с женщинами он пришел к выводу о том, что власть пола очень велика над человеком и что воля человека может быть подчинена физическому возбуждению страсти, а мысленное разжигание сексуального желания (в наше время – мастурбация) – это хуже самого «греха», то есть интимных связей. Это можно объяснить тем, что в молодости Достоевский хорошо знал это мысленное (умственное) разжигание плоти, эту игру эротического воображения, знал и прямое удовлетворение половой потребности, которую он, поднакопив опыта интимных отношений с женщинами, назвал «грехом».

Сочетание в характере женщины детского и женского начал, хрупкости и изящества в фигуре вызывало у Достоевского острое физическое влечение, будило его эротическую фантазию, и тогда такая женщина казалась ему необыкновенной и желанной. К тому же если эта женщина страдала, то это еще больше привлекало его внимание, поражало его воображение и вызывало чувственный порыв, что вело к сложным переживаниям, в которых Достоевский не мог и не всегда хотел разобраться. Это объясняется тем, что чувствительность к чужому горю, женскому, повышала его эротическую возбудимость.

Потому в эротизме Достоевского садистские и мазохистские влечения переплетались самым причудливым образом: любить – значило жертвовать собою и отзываться всей душой, всем телом на чужое страдание, хотя бы ценою собственных мук.

Но было и любить – значило для Достоевского мучить самому, причинять страдание, больно ранить любимое существо. Не каждая женщина могла разделить с Достоевским ни его сладострастия, ни его чувственности с учетом его повышенной сексуальности, его комплексов мазохизма и садизма. Как и в жизни, так и в любви был он человеком тяжелым и странным. Его любовь была нелегкая – с противоречиями нежности, сострадания, жажды физического влечения, боязни причинить боль и неудержимого стремления к мучительству. Он не знал простых чувств. Его любовь разрывала на части и тело и душу. При этом великий писатель, умевший разгадать и представлять все изгибы ума и сердца своих многочисленных и сложных героев, не находил слов, когда ему приходилось говорить о собственных переживаниях.