– Что увидела?
– Правую руку сестры. Рука целеустремленно ударяла по матрасу, что, конечно, совсем необязательно заключало в себе нечто особенное. Это вполне могло быть проявлением какой-то нервозности или навязчивой черты. Поначалу Лисбет так и подумала. Но потом она заметила, что рука бьет в такт доносящимся из спальни ударам, и посмотрела на лицо Камиллы. Глаза сестры горели от возбуждения, и, что самое жуткое, Камилла в этот момент походила на самого Залу. И хотя Лисбет сперва отказывалась в это верить, не было никаких сомнений в том, что ее сестра улыбалась. По ее лицу гуляла насмешливая ухмылка. В эту секунду Лисбет осознала, что Камилла пытается встать на сторону отца и подражать его властному стилю. Она также поддерживает его удары. Болеет за него.
– Это же чистое безумие!
– Но так и было. И знаешь, что сделала Лисбет?
– Нет.
– Сохраняя полное спокойствие, она уселась рядом с Камиллой и почти нежно обхватила ее руку. Подозреваю, что Камилла вообще не поняла, что происходит. Возможно, подумала, что сестра ищет утешения или близости. Случались ведь и более странные вещи. Лисбет закатала рукав ее блузки, и в следующее мгновение…
– Да?
– Вонзила ногти в ее запястье, до самой кости, и процарапала жуткую рану. На кровать хлынула кровь, а Лисбет стащила Камиллу на пол и поклялась убить их с отцом, если побои и насилие не прекратятся. Впоследствии рана выглядела так, будто Камиллу порвал тигр.
– Господи!..
– Можешь теперь представить себе степень ненависти между сестрами. И Агнета, и социальные службы боялись, как бы не произошло чего-нибудь действительно серьезного. Камилле даже на время подыскали приемную семью в другом городе. Но этого, конечно, не хватило бы – рано или поздно они бы обязательно сцепились. Однако, как тебе известно, вышло все-таки иначе. Случилось нечто другое. Агнета получила травму головного мозга, Залаченко загорелся, как факел, а Лисбет изолировали от общества. Если я правильно понял, с тех пор сестры виделись только раз, несколькими годами позже, и тогда дело чуть не кончилось плохо, хотя детали мне неизвестны. На сегодняшний день Камиллу уже давно считают исчезнувшей. Последним следом является приемная семья, у которой она жила в Упсале, их фамилия Дальгрен. Если хочешь, я могу достать тебе их телефон. Правда, с тех пор, как Камилла в восемнадцать или девятнадцать лет упаковала сумку и покинула страну, никто о ней ничего не слышал; поэтому-то я чуть дух не испустил, когда ты сказал, что встретил ее. Даже Лисбет, с ее способностью отслеживать людей, не сумела ее отыскать.
– Значит, она пыталась?
– О да – в последний раз, насколько мне известно, когда распределялось наследство отца.
– Я этого не знал.
– Лисбет упомянула об этом только мимоходом. Она, естественно, не хотела из этого наследства ни эре. Считала эти деньги кровавыми. Однако сразу поняла, что с наследством что-то не так. Речь в общей сложности шла об имуществе на четыре миллиона крон. Туда входили хутор в Госсеберге, кое-какие ценные бумаги, обветшавшее промышленное помещение в Норртэлье и какой-то участок. Немало, очень даже немало. Но тем не менее…
– Зала должен был иметь гораздо больше.
– Да. Ведь Лисбет, как никто другой, знала, что он контролировал целую преступную империю. В этом контексте четыре миллиона представлялись сущей мелочью.
– Значит, вы полагаете, что она интересовалась, не унаследовала ли Камилла настоящую, основную часть?
– Думаю, именно это она и пыталась узнать. Сама мысль, что деньги отца продолжают причинять вред и после его смерти, мучила ее. Но она долго ничего не могла добиться.
– Должно быть, Камилла ловко поменяла имя и документы.
– Думаю, да.
– Вы полагаете, что она могла взять на себя бизнес отца по торговле людьми?
– Возможно, а может, и нет. Или же занялась чем-нибудь совершенно новым.
– Например?
Хольгер Пальмгрен закрыл глаза и сделал большой глоток коньяка.
– Этого, Микаэль, я, разумеется, не знаю. Но когда ты рассказывал о Франсе Бальдере, у меня, вообще-то, возникла одна мысль. Ты имеешь представление о том, почему Лисбет так хорошо разбирается в компьютерах? Тебе известно, с чего все началось?
– Нет.
– Тогда я тебе расскажу. Меня занимает, не там ли находится ключ к твоей истории…
Вернувшись с террасы и увидев Августа застывшим за кухонным столом в судорожной, неестественной позе, Лисбет сообразила, что мальчик напоминает ей саму себя в детстве. Именно так она чувствовала себя на Лундагатан до тех самых пор, пока однажды не поняла, что вынуждена слишком рано повзрослеть и отомстить отцу. Намного легче ей от этого не стало – ребенок не должен нести такое бремя. Однако это явилось началом настоящей и достойной жизни. Нельзя позволять никакой долбаной твари безнаказанно делать то, что совершил Залаченко или убийца Франса Бальдера. Никому из таких злодеев нельзя давать спуску. Поэтому она подошла к Августу и торжественно, словно важный приказ, произнесла:
– Сейчас ты пойдешь спать. А когда проснешься, ты должен нарисовать рисунок, который прибьет убийцу твоего папы. Уловил?
Мальчик кивнул и поплелся в спальню, а Лисбет открыла ноутбук и принялась искать информацию об артисте Лассе Вестмане и его друзьях.
– Я думаю, сам Залаченко не слишком разбирался в компьютерах, – продолжил Хольгер Пальмгрен. – Он все-таки не из того поколения. Но, возможно, его грязный бизнес настолько разросся, что он был вынужден заносить сведения в базу данных, и ему, вероятно, требовалось держать эту бухгалтерию подальше от своих дружков… Однажды он пришел на Лундагатан с компьютером IBM и поставил его на письменном столе, рядом с окном. К тому времени, думаю, вряд ли кто-нибудь из остальных членов семьи даже видел компьютер. У Агнеты ведь не было возможности совершать экстравагантные покупки, и мне известно, что Залаченко заявил, что сдерет живьем шкуру с любого, кто хотя бы прикоснется к машине. Не знаю, но чисто педагогически этот ход, возможно, оказался удачным. Он усилил соблазн.
– Запретный плод.
– Лисбет тогда было, думаю, лет одиннадцать. Дело происходило до того, как она разодрала Камилле правую руку, и раньше, чем стала бросаться на отца с ножами и детскими бомбами. Это было, можно сказать, непосредственно перед тем, как она стала той Лисбет, какую мы знаем сегодня. В то время она вынашивала мысли о том, как обезвредить Залаченко, к тому же ей остро не хватало стимулов в жизни. О каких-нибудь друзьях даже говорить не приходилось – отчасти, конечно, потому, что Камилла на нее клеветала и следила за тем, чтобы в школе с ней никто не сближался, а отчасти поскольку она действительно сильно отличалась от остальных. Не знаю, понимала ли уже это сама Лисбет. Но ее учителя и окружение точно не понимали. Однако она была невероятно одаренным ребенком и выделялась именно в силу своего таланта. В школе ей было дико скучно. Все казалось само собой разумеющимся и простым. Ей требовалось лишь мельком заглянуть в учебник, чтобы сразу все понять, и на уроках она в основном предавалась мечтаниям. Думаю, правда, что уже тогда в свое свободное время Лисбет находила интересовавшие ее вещи – например, учебники математики для старших классов и тому подобное. Но, по большому счету, ей было невероятно скучно. Она в основном сидела с комиксами, с альбомом «Марвел комикс», то есть занималась тем, что совершенно не отвечало ее уровню, но, возможно, выполняло другую, терапевтическую функцию.