– И что самое удивительное… как вы думаете, кто утешал меня больше всех? Мама с папой? Братья? Сестры?
– Лео, – догадался Блумквист.
– Именно, малыш Лео. И это то, ради чего я здесь с вами сижу. Ему приходилось тогда не легче, чем мне. Мы плакали с ним вместе в доме на Грёнвиксвеген и на чем свет стоит кляли этих «чертовых старикашек»… Он ведь был еще совсем ребенок. Но у меня не было более близкого человека в этом горе.
– А почему Карл так много для него значил?
– Лео приходил к нему регулярно, раз в неделю. Но это были не просто консультации. Карл стал для Лео другом, единственным человеком, который его понимал. И, со своей стороны, надеялся…
– На что?
– Помочь Лео осознать свои возможности. Ведь он фантастически талантлив. Кроме того…
– Он страдает гиперакузией, – подсказал Блумквист.
– Да, и это тоже. – Эллинор заглянула ему в глаза. – Этот момент, конечно, очень интересовал Карла как ученого. Он хотел выяснить, какое отношение имеет болезнь к изолированности Лео и как она влияет на его мировосприятие. Но Карл был кем угодно, только не ученым циником, не думайте. Между этими двумя существовала связь, которой я никогда не понимала.
– А правда, что Херман и Вивека не были биологическими родителями Лео?
Микаэль сам испугался собственной смелости. Но Эллинор как ни в чем не бывало сделала глоток из чашки и посмотрела в сторону балкона слева.
– Все может быть, – меланхолично заметила она.
– То есть?
– Мне всегда казалось, что с прошлым Лео связана какая-то тайна.
– У него в роду были цыгане, как я слышал?
Эллинор тихо рассмеялась. Блумквист удивленно посмотрел на нее.
– Нет, это действительно странно, – пробормотала она, скорее обращаясь к самой себе. – Знаете, я часто вспоминаю один случай…
– Что за случай?
– Нет, собственно, ничего такого… Как-то раз Карл пригласил нас с Лео в Дроттнингхольм, прогуляться. Мы с Карлом действительно очень любили друг друга. Но иногда мне казалось, что он от меня что-то скрывает… Я даже не имею в виду его врачебные тайны. И это страшно меня раздражало. Вот и тогда, в Дроттнингхольме, Лео был ужасно грустный, потому что кто-то обозвал его цыганом. Меня удивило, что Карл, вместо того чтобы воскликнуть: «Как можно обижаться на эту чушь!», пустился в долгие рассуждения о расизме, преследовании цыган, принудительной стерилизации и этнических чистках. И Лео кивал с таким видом, будто ему и раньше не раз приходилось выслушивать подобные лекции. Он ведь был тогда совсем маленький. Тем не менее знал и о кочевой жизни, и о происхождении цыган. Мне это показалось… странным.
– И что было дальше?
– Ничего. Я много раз пыталась расспросить Карла о Лео, но он уклонялся от ответа. Конечно, отчасти это было связано с врачебной тайной, но только отчасти. Поэтому та прогулка в Дроттнингхольме до сих пор сидит в моей памяти как заноза.
– Я слышал, будто кто-то из мальчишек Эгрена обзывал Лео цыганом? – робко заметил Микаэль.
– Ивар, самый младший, – кивнула Эллинор, – тот, что пошел по отцовским стопам. Вы его знаете?
– Немного, – отвечал Микаэль. – Насколько мне известно, Ивар вообще был злым мальчиком.
– Ужасно злым, – согласилась Эллинор.
– Но почему?
– Я сама часто себя об этом спрашиваю. Он во всем старался быть лучше Лео, смотрел на него как на соперника. И что самое интересное, похожие отношения установились и между отцами. Альфред и Херман постоянно щеголяли друг перед другом своими сыновьями. Но если Ивар всегда побеждал там, где нужна мускульная сила, Лео намного превосходил его по части интеллекта. И Эгрен страшно ему завидовал. Он знал о гиперакузии Лео и специально врубал в Фальстербу по утрам магнитофон на всю катушку. А однажды накупил воздушных шариков и взорвал их прямо за спиной у Лео. Карл, как прослышал об этом, отвел Ивара в сторону и отвесил ему оплеуху. Можете представить себе, какой скандал учинил старик Альфред!
– То есть в этой компании Карла недолюбливали, вы это хотите сказать?
– Определенно недолюбливали. Но родители Лео всегда были на его стороне. Они понимали, что значит Карл для их сына. Именно это обстоятельство и заставляет меня до сих пор верить в то, что смерть Карла – все-таки несчастный случай. Во всяком случае, я стараюсь убедить себя в этом. Херман Маннхеймер никогда не поднял бы руку на единственного друга собственного сына.
– А каким образом Карл вообще на них вышел?
– Через университет. Думаю, его расследование удачно совпало с веяниями времени. Еще совсем недавно никто специально не занимался одаренными детьми. Выделять кого-либо из массы школьников считалось нарушением принципа эгалитаризма, которым так дорожат шведы. Поэтому маленькие гении нередко попадали в спецклассы для детей с отклонениями в развитии или к психиатрам. Но Карл боролся за каждого такого ребенка. Еще несколько лет назад на него навесили бы клеймо «элитиста»
[29], но те времена прошли. Карла включили в престижные правительственные комиссии, а потом он через Хильду фон Кантерборг вышел на Эгренов.
Микаэль вздрогнул от неожиданности.
– Как вы сказали? Через Хильду фон…
– Хильда фон Кантерборг. Она работала в институте психиатрии и курировала докторантов. Тогда Хильда была молода, чуть постарше Карла, но уже считалась очень перспективным специалистом. Поэтому то, что с ней случилось…
– Разве она умерла? – не выдержав, выпалил Блумквист.
– Об этом я ничего не слышала, – отвечала Эллинор. – Знаю только, что Хильда оказалась в центре большого скандала и как будто запила.
– И что это был за скандал?
Некоторое время Эллинор Юрт молчала, глядя в пустоту перед собой, а потом резко повернулась к Блумквисту.
– Это случилось после смерти Карла, когда меня уже ничто не интересовало. Тем не менее у меня такое чувство, будто Хильду ославили напрасно.
– Каким образом?
– Как специалист Хильда фон Кантерборг не уступала прочим академикам, разве что гонор у нее был поменьше. Как-то раз я встретила ее в компании Карла – выглядела она просто фантастически. Люди буквально с первого взгляда подпадали под власть ее харизмы. Неудивительно, что романы следовали один за другим. В числе ее любовников были и два-три студента. Не сказать, что я это одобряю, но ведь это взрослые люди, и Хильда вела себя вполне благоразумно. Да кого это волновало, в конце концов! Хильда, она… как вам сказать… ничем не могла насытиться. Ей всего было мало – жизни, знаний, мужчин… При этом она не преследовала никаких неблаговидных целей.