Екатерина Великая - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Игоревна Елисеева cтр.№ 164

15 мая Екатерина, облаченная в морской флотский мундир, присутствовала при спуске на воду кораблей: 80-пушечного «Иосифа», 70-пушечного «Владимира» и 50-пушечного «Александра» ^[1168]. Ее сопровождал граф Фалькенштейн, чей потертый сюртук упомянут во многих источниках. По правилам приличий XVIII века появиться на торжественной встрече в простом наряде значило оскорбить хозяина. Одевшись в серый сюртук, австрийский император совершал заметную бестактность по отношению к своим союзникам — хозяевам праздника. Накануне поездки в Россию Иосиф, перечисляя в письме Кауницу свои заслуги перед союзницей (из которых главной он называл помощь в присоединении Крыма), негодовал на нее за оказанное давление и обещал дать почувствовать «принцессе Цербстской, превращенной в Екатерину», что он не позволит столь бесцеремонно располагать собой ^[1169]. Кажется, в Херсоне маленькая месть свершилась. Император всячески старался подчеркнуть частный, не государственный характер своего визита, демонстрируя союзникам и дипломатам европейских дворов нежелание Австрии присоединяться к военным демаршам России на границе с Турцией.

Однако русская императрица, вытребовавшая Иосифа II в Крым вопреки его воле, делала вид, будто не замечает едва прикрытых бестактностей со стороны союзника. Ей не понравился поступок гостя, который посетил Херсон за несколько дней до встречи с ней, внимательно осмотрел все укрепления, а лишь затем поехал в Новые Кайдаки. 18 мая, уже после выходки Иосифа II на верфях, Екатерина с неудовольствием говорила Храповицкому: «Все вижу и слышу, хотя и не бегаю, как император. Он много читал и имеет сведения; но, будучи строг против самого себя, требует от всех неутомимости и невозможного совершенства; не знает русской пословицы: мешать дело с бездельем. Двух бунтов сам был причиною, тяжел в разговорах» ^[1170]. Видимо, внутренние отношения между Екатериной и Иосифом были далеки от идиллии, но, по мнению императрицы, сильный союзник любой ценой должен был остаться за Россией.

Главное «чудо», а вернее главный аргумент в политической игре, ожидало путешественников под Севастополем. В Инкерманском дворце во время торжественного обеда внезапно отдернули занавес, закрывавший вид с балкона. Взорам присутствующих предстала прекрасная Севастопольская гавань. День был солнечный, на рейде стояли три корабля, 12 фрегатов, 20 линейных судов, три бомбардирские лодки и два брандера — русский черноморский флот. Открылась стрельба из пушек ^[1171].

На этот раз Иосиф II воздержался от язвительных замечаний. Со всей очевидностью было ясно, что в надвигающейся войне Россия сумеет удержать приобретенные земли. А значит, пока выгоднее оставаться ее союзником.

Никто из участников блестящего «шествия в край полуденный» не подозревал, как мало осталось времени до начала столкновения на юге. Вторая Русско-турецкая война 1787–1791 годов стала едва ли не главным испытанием царствования Екатерины II. В ней предстояло проверить на прочность все, что было сделано за прошедшие четверть века. А самой императрице ответить на вопрос: действительно ли «пружины» ее государства «ослабли»? Пребывает ли она в золотом сне или по мере сил и таланта работает для страны, которая сделала для нее «невероятно много»?

В годы войны Россия столкнулась не только с терявшей силы Оттоманской Портой, но и с коалицией стран-покровителей турок. «Марабуты (турки. — О. Е.) кажутся целой Европе столь любезными, — писала Екатерина барону Гримму, — что… вся Европа скорее предпочтет перерезаться, чтоб потом сказать: и я вмешалась в дело, и я в нем участвовала, чем предоставить все своему естественному ходу» ^[1172]. России пришлось вести боевые действия на «два фронта», потому что вскоре к «марабутам» прибавился еще и шведский король. Пруссия подталкивала Польшу к вторжению и аннексии земель до Смоленска. Англия намеревалась отправить флот в Балтийское море и бомбардировать Петербург. Сама императрица признавала, что оказалась «посреди пяти огней» ^[1173].

Противостояние с европейской «лигой» было вызвано закреплением России на берегах Черного моря, приобретением Крыма и земель по первому разделу Польши, а также притязаниями Петербурга покровительствовать православным народам на Балканах. Реализация ключевых идей внешней политики России приходила в столкновение с «европейским равновесием». Или, говоря словами Панина, Россия сумела «присвоить» себе часть «руководства общими делами», с чем «главные державы» согласились не сразу. Понадобилась внушительная военная демонстрация.

Выйти из конфликта победительницей Екатерине оказалось крайне трудно. И если бы фактический соправитель Северной Минервы — Потемкин — не переложил половину тягот на свои плечи, можно сомневаться в успехе. Но нашей героине исключительно везло на людей. Вернее, она обладала талантом выбирать сотрудников и вручать им дело по силам. В наставлении для внука Александра Павловича венценосная бабушка писала: «Отыскивайте истинное достоинство, хотя бы оно было на краю света… Доблесть не лезет из толпы… Оказывайте доверие лишь тем, кто имеет мужество при случае Вам поперечить и кто предпочитает Ваше доброе имя Вашей милости» ^[1174].

«Дела… позапутываются»

Переписка Екатерины и Потемкина двух предвоенных месяцев показывает отношение корреспондентов к грядущему конфликту. «Пожалуй, пожалуй, пожалуй, будь здоров и приезжай к нам невредим» ^[1175], — просила императрица 13 июля из Царского Села. Она не ждала близкого разрыва с Турцией и надеялась на скорое возвращение светлейшего князя в Петербург, поскольку многие дела в его отсутствие остановились. 27 июля Екатерина рассуждала: «Дела в Европе позапутываются. Цесарь посылает войска в Нидерланды, король прусский и противу голландцев вооружается, Франция, не имев денег, делает лагери, Англия высылает флот, прочие державы бдят, а я гуляю по саду».

1 августа русский посол в Стамбуле Яков Иванович Булгаков сообщал о том, что английский, прусский и шведский министры при турецком дворе активно побуждают визиря к немедленному разрыву с Россией. Потемкин был крайне обеспокоен. «Мое представление Вашему императорскому величеству при отправлении из Петербурга было, дабы протянуть еще два года, — писал он Екатерине, — и теперь о том же дерзаю утруждать… Много бы мы сим выиграли. 1-е, вся сумма, употребленная от них на вооружение, пропала бы без пользы. 2-е, другой наряд войск им был бы весьма труден» ^[1176]. Тогда же в селе Михайловке светлейший князь перенес первый приступ возобновившейся у него болотной лихорадки, которой он с перерывами страдал со времен прошлой Русско-турецкой войны.