Волчий паспорт - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Евтушенко cтр.№ 136

«”Жаворонки“ с подгоревшими изюмными глазами…» – так изумительно изюмно мог написать только человек, для которого эти мягкие птицы детства, сдобные, подрумяненные по бокам, только что из теплых гнезд булочных, улетели куда-то далеко, оставив вместо себя на прилавках шершавую пайковую черняшку, пахнущую полынью.

У самого Катаева были изюмные глаза, и тоже подгоревшие. Было от чего подгореть.

Революция дала ему вкус славы, но отобрала столькие другие вкусы и запахи.

«Гаврик осторожно взял обеими руками, как драгоценность, холодный кипучий стакан и, зажмурившись против солнца, стал пить, чувствуя, как пахучий газ бьет через горло в нос. Мальчик глотал этот волшебный напиток богачей, и ему казалось, что на его триумф смотрит весь мир – солнце, облака, море, люди, собаки, велосипедисты, деревянные лошадки карусели, кассирша городской купальни. И все они говорят: „Смотрите, смотрите, этот мальчик пьет воду «Фиалка“!»

Водой «Фиалка» для самого Катаева оказалось шампанское «Вдова Клико», и не какое-нибудь, а одна тысяча девятьсот шестнадцатого года.

В 1963 году наши пути пересеклись с Катаевым в Париже.

Он приехал туда на премьеру новой постановки «Квадратуры круга», – всеми правдами и неправдами выживший современник стольких прославленных, но не выживших писателей, да и сам прославленный, но не настолько, насколько ему бы хотелось. А я тогда купался в неосторожной славе после выхода во французском еженедельнике «Экспресс» моей автобиографии, еще не догадываясь, какая головомойка мне предстоит дома.

Я был должником Катаева – он напечатал мой первый рассказ «Четвертая Мещанская» в «Юности», расхвалил его на Съезде писателей, да еще и привез мне в подарок из Америки мою мальчишескую мечту – ковбойский шнурок с гравированной пластинкой, в которую был вделан кусочек аппалачской бирюзы.

Я не знал ни одного другого главного редактора, который был не только сам знаменит, но так обожал делать знаменитыми других. Катаев был крестным отцом всех шестидесятников. Я был всегда провинциально благодарным человеком, и мне хотелось сделать Катаеву какой-нибудь подарок.

К моему восторгу, на данный короткий отрезок времени я оказался в Париже знаменитей и богаче Катаева. Я пригласил Катаева на ужин и заехал за ним в гостиницу.

– А сколько у вас пиастров, Женя? – деловито спросил Катаев.

– Много, – ответил я гордо.

– А как много ваше много? – уточнил Катаев с интонацией мадам Стороженко, покупающей бычки у Гаврика.

Вывернув бумажник и все карманы, я высыпал груду мятых денег поверх двуспальной кровати.

– Деньги не уважают тех, кто не уважает их. Так мне когда-то сказал москательщик Либерзон с Дерибасовской, когда я пытался у него купить бенгальские свечи, подсунув ему рваный рубль, – неодобрительно заметил Катаев и начал с молниеносной артистичностью сортировать деньги, нежно разглаживая их морщины и группируя, как Наполеон кирасир перед Аустерлицем.

– Здесь восемнадцать тысяч двадцать два франка… – с тяжким, уважительным вздохом сказал он, испытующе глядя на меня. – Сколько из них мы можем инвестировать в ужин?

– Хоть все! – задохнулся я от восторга.

– Тогда это будет не простой ужин, а кутеж… Вы знаете, в чем разница между ужином и кутежом? – строго спросил Катаев.

– Н-ну… кутеж… это когда… долго… и много… – промямлил я.

– Не только долго и много, но и ши-кар-но!.. – поднял палец Катаев. – А еще, – он покачал пальцем, как маятником, – и разнообразно!

Лицо Катаева озарилось полководческой решимостью.

– Женя, эти деньги, доведенные вами до состояния вопиющей непрезентабельности, я аккуратно разложу по всем своим карманам, ибо в один карман они – пардон! – не влезают… Вам денег нельзя доверять, потому что при расчетах с официантами вы будете снова нещадно мять и терзать лица уважаемых государственных мужей Франции, среди которых, между прочим, есть лицо Виктора Гюго. Будем считать, что это ваша плата за обучение. Обучение литературе и Парижу… Итак, с какого кабака мы начнем? Разумеется, с «Шехерезады»…

Наши жены восхищенно напряглись и в унисон щелкнули раскрываемыми пудреницами.

Я почти застонал, млея от предвкушения.

Кабаре «Шехерезада» было главным местом действия ремарковского романа «Триумфальная арка», которым зачитывалось все наше поколение.

Каков же был мой все нараставший восторг, когда мы приехали в «Шехерезаду» и в дверях перед нами предстал во плоти герой Ремарка, он же заодно и певец – Миша Морозов, комплекции знаменитого борца времен катаевской юности – Ивана Заикина, но с лимонным, совсем нерусским лицом и тонкой полоской вкрадчивых усиков.

– Добро пожаловать, месье Катаев и месье Евтушенко… – неожиданно узнав нас, сказал герой Ремарка, приглашающе простирая руку, тяжелую от сомнительно дорогих перстней, в бархатную темно-алую глубину, мерцающую бронзовыми канделябрами.

В ту пору советские писатели за границей были редкостью. То, что герой Ремарка узнал не только Катаева, но и меня, – было пиком моей славы.

– Аперитив? – учтиво склонился герой Ремарка.

– Шампанское. Только шампанское… – небрежно отмахнулся Катаев.

– Есть «Дом Периньон», «Мумм Гордон Руж», «Хейдсек», «Редерер», «Таттинжер», «Вдова Клико»… – с достоинством начал перечислять герой Ремарка.

– «Вдову Клико»… Разумеется, брют…

Герой Ремарка уже хотел идти, но Катаев остановил его небрежным, однако достаточно повелительным жестом:

– Но вы же меня не спросили, какого года…

– Извините, какого? – исправил свою ошибку герой Ремарка.

– А вот того самого, когда я, еще молодой офицер, приехал в Париж для закупки снарядов и амуниции… К вашему сведению, месье Морозов, это был тысяча девятьсот шестнадцатый год…

Метрдотель попятился подавленно, но все-таки еще относительно величественно.

– Ну-ка, проверю вас бунинским методом – на какого купринского персонажа похож этот метрдотель? – вполголоса спросил меня Катаев.

– На японского шпиона под именем штабс-капитана Рыбникова… – по-ученически бойко пробарабанил я.

– Боюсь, что из вас получится прозаик… – лукаво усмехнулся Катаев – он умел радоваться, когда молодые ребята вокруг него не «плавали» на его всегда неожиданных мини-экзаменовках. – А ваш Ремарк Куприна наверняка не читал, а зря…

Минут через десять, когда метрдотель вернулся – на его лице уже никакого цвета не наблюдалось, даже лимонного. Штабс-капитан Рыбников в нем исчез, а проглядывал боящийся быть высеченным на барской конюшне татарчонок. Однако герой Ремарка пытался сохранить монументальную импозантность.