Фалько внутренне усмехнулся. С Василием Захаровым он познакомился на пароходе «Конте ди Савойя» за карточным столом. За пять дней плавания из Гибралтара в Нью-Йорк знаменитый оружейный барон проникся симпатией к самоуверенному и раскованному юноше-испанцу – Фалько только что выгнали из Морской академии, и семья отправила его в Америку в надежде, что там он возьмется за ум. Спустя полгода Фалько уже работал на Захарова и курсировал между Мексикой, США и Европой.
– Право, затрудняюсь вам сказать, – ответил он. – Запамятовал.
Немец по-прежнему буквально сверлил его взглядом:
– А правда ли, что вы вели дела не только с русскими, а в ту пору поставляли еще оружие мексиканским революционерам и боевикам ИРА?
– Этого я уж совсем не помню.
– А-а, понимаю… И еще, кажется, вы бывали в Германии? В Берлине, не так ли?
– А вот это, представьте, я помню прекрасно. Оштукатуренные фасады, огни кабаре, фальшивая радость, которая через две улицы превращается в печаль. И все эти шлюхи в истертых шубах шепчут тебе: «Komm, süßer»
[6].
– Так было прежде.
– Прежде чем что?
– Прежде чем пришел национал-социализм.
– Ну, раз вы говорите…
Немец открыл дверь. Они вернулись в зал, где оркестр, перекрывая гул голосов, играл вступление из оперы «Лесной кот».
– Вы знакомы с господином Ленцем? – спросил Шрётер.
– Да.
Они остановились перед парой – рыжеватый господин держал под руку белокурую, очень высокую и дородную даму в черном атласе.
– Вольфганг Ленц и его супруга Грета. Кажется, вы уже встречались?.. Это Лоренсо Фалько.
– Да, мы знакомы, – подтвердил Ленц.
Он был не в смокинге, а в темном костюме. Дышал анисом, а в руках держал ополовиненный бокал. Пиджак, застегнутый на одну пуговицу, топорщился на изрядном животе. Вольфганг Ленц, представитель концерна «Рейнметалл» на юге Европы, в прошлом несколько раз пересекался с Фалько по делам. Они даже провернули однажды совместную торговую операцию в Бухаресте – очень выгодно сбыли трехтысячную партию винтовок «маузер», старых и неисправных. И оба получили недурные деньги. После мятежа Ленц стал заниматься снабжением армии Франко. Жил он с женой в отеле, и часто можно было видеть, как он, словно к себе домой, заходит в епископский дворец, где расположился Генеральный штаб каудильо.
– Оставляю вас в приятном обществе, – сказал Шрётер и отошел.
Фалько достал, открыл и протянул собеседникам портсигар. Ленц отказался, Грета взяла.
– Английские? О-о, спасибо! Люблю английские сигареты.
Она была на голову выше мужа, с грубоватым и вульгарным лицом, но вовсе не безобразна. Густые гладкие волосы до плеч. Ярко накрашенный рот. Вечернее платье сзади обтягивало могучий германский круп, а спереди щедрым декольте открывало полновесность плотных полушарий, которые – с юмором подумал Фалько – ни одна жительница нынешней богомольной и пресной Испании не решилась бы с таким простодушным бесстыдством выставлять напоказ.
– Интересные у вас друзья, – заметил Ленц, показав бокалом на удалявшегося Шрётера.
– Правильней сказать, «деловые партнеры», – сказал Фалько, поднося огонек зажигалки к сигарете, которую Грета уже вправила в янтарный мундштук.
Муж сделал глоток и взглянул на Фалько лукаво:
– Патриотизм и бизнес часто идут рука об руку.
Фалько прикурил сам и выпустил дым через ноздри:
– А как ваши негоции?
– Грех жаловаться. Сами знаете, как это устроено… Генерал Франко нуждается в том, что я могу ему предоставить.
– Но это денег стоит.
– Разумеется. Но тут есть кому платить, так что все довольны. Германия и Италия сотрудничают и предъявят счета. Немедленно или чуть погодя. Я слышал, что Томас Ферриоль, ваш соотечественник, живущий во Франции, несет сейчас основное бремя расходов… Что-нибудь знаете об этом?
– Нет.
Поговорили еще немного. Грета открыла сумочку и попудрилась, распространив аромат «Элизабет Арден». Она поглядывала на Фалько с интересом, но для него это было в порядке вещей. Дамам обычно нравились его элегантные манеры в сочетании с чеканным профилем и дерзко-обаятельной улыбкой – выверенной до миллиметра, тысячекратно испытанной в деле, верно служащей чем-то вроде визитной карточки. Еще в юности ценой стремительных и горчайших разочарований усвоил он главный урок: дамы влекутся к джентльменам, но спать предпочитают с мерзавцами. Это непреложно, как математика.
– Хочешь анисовки, дорогая? – спросил Ленц.
– Нет, спасибо. – Она понизила голос и сказала не без упрека: – И тебе бы довольно, мне кажется.
– Ты преувеличиваешь.
Муж отошел за очередной порцией, а жена, повернув голову, наткнулась на спокойную улыбку Фалько.
– Вольфганг обожает Испанию, – сказала она через миг. – Ему здесь все по сердцу.
– Да уж вижу… А вам?
– Мне не так… – Она скорчила пренебрежительную гримаску. – Мне все кажется каким-то грязноватым, серым… Мужчины жестоки, чванливы, а женщины с этими своими мессами, четками… такую тоску наводят… Раньше тут было забавней – в Мадриде, Севилье или в Барселоне… – И окинула Фалько долгим, задумчивым взглядом: – Где мы с вами виделись в последний раз?
– В Загребе. Отель «Эспланада». На какой-то вечеринке.
Погрузившись в подсчеты, она вскинула брови: выщипанные в две тоненькие ниточки, отчеркнутые штришками коричневого карандаша. Глаза у нее были светло-карие, с соломенно-желтым отблеском.
– Да, верно. Вы были с какой-то дамой, с испанским офицером и с этим… итальянским писателем… как его? Малапарте! Мы с вами поболтали на террасе, но, к сожалению, недолго.
– Именно, – Фалько сделал точно рассчитанную паузу и нагло уставился в вырез ее платья. – К моему очень большому сожалению.
Грета Ленц восприняла его дерзость с восхитительной невозмутимостью. Должно быть, решил Фалько, для нее ловить на себе такие взгляды – что слышать «доброе утро». Давно привыкла, что на нее пялятся.
– Как-то непохоже, – сказала она, чуть помолчав. – Припоминаю, что ваша спутница была очень мила… Гречанка, наверно? Или итальянка?
Фалько смотрел на нее бесстрастно:
– У меня не было никакой спутницы.
– В Загребе?
– Да нигде не было.
Теперь Грета Ленц смотрела на него с насмешливым вниманием. Она уже собиралась что-то сказать, но тут оба издали увидели, что сквозь толпу протискивается муж. С новым бокалом в руке он остановился с кем-то поговорить.
– И где же вы здесь, в Саламанке, обитаете? – спросила она почти безразлично.