Атеф Абд эль-Ааль уселся рядом с комиссаром, хлопнул в ладоши и заказал официантке «пару». Шарко, поморщившись, поставил на стол непочатый стакан с виски.
– А вы прекрасно говорите по-французски…
– Я долго встречался с одним другом из вашей страны. И много работал в Александрии с вашими соотечественниками. Французы умеют делать дела.
Араб наклонился над столом. Его тонкие легкие волосы были зачесаны назад, покрасневшие от употребления гашиша глаза тонко подведены. Небось накумарился, прежде чем прийти сюда.
– Никто не следил за вами?
– Нет.
– Только тут и поговоришь спокойно. Полиция в бар «Каир» не заглядывает: некоторые из местных завсегдатаев – крупные бизнесмены, они держат в руках весь квартал. Теперь, когда полиция знает, что мы с вами виделись на террасе, она пустит за мной своих шпионов. Добираясь сюда из дому, я шел по крышам.
– Зачем за вами следить? И за мной – зачем?
– Чтобы вы не сунули нос куда не надо. Отдайте-ка бумажку, которую я положил вам в карман на террасе, – вдруг узнают о нашей с вами встрече здесь, не хочу оставить им ни малейшей зацепки.
Шарко повиновался и показал движением головы на теряющиеся в сумраке зала лица:
– А эти люди вокруг? Они же видят нас вместе.
– В этом кафе мы далеки от закона и от предписаний, диктуемых обществом. Мы знаем друг друга по кличкам, под женскими именами, у нас свой язык и свои правила. Единственная цель встреч в этом баре – секс с пассивным или активным партнером. Что бы ни случилось, мы всегда отрицаем, что видели здесь кого-то из наших, таково правило.
Шарко почудилось, что в том же ритме, в каком на город опускается ночь, он все глубже увязает в незнакомом, тайном чреве египетской столицы.
– Объясните мне подробнее, с какой целью вы приехали в нашу страну.
Комиссар в общих чертах обрисовал всю историю вопроса, но, конечно, не коснулся секретных сторон дела. Он не входил в детали, говоря об обнаруженных во Франции трупах, о сходстве в действиях убийц пятерых молодых людей в Граваншоне и трех египетских девушек, о телеграмме, полученной от Махмуда… Мрачный Атеф походил на джинна с затуманенным взглядом.
– Вы действительно думаете, что эти две столь отдаленные во времени и пространстве истории чем-то связаны между собой? Какие у вас доказательства?
– Я не могу сказать вам всего, но чувствую, что от меня здесь, в Каире, что-то скрывают, чувствую, что из дела изъяты страницы. И я связан по рукам и ногам.
– Когда вы уезжаете?
– Завтра вечером… Но я вам гарантирую, что, если будет нужно, вернусь – хотя бы и туристом. И все равно найду семьи этих несчастных девушек и опрошу родственников.
– Однако вы упорный. Но почему вас так волнует судьба каких-то несчастных египтянок, погибших сто лет назад?
– Потому что я служу в полиции. Потому что время, прошедшее после преступления, не уменьшает силы злодеяния.
– Красивые слова. Их мог бы произнести любой законник.
– Кроме того, я отец и муж. И я предпочитаю идти до конца.
Официантка принесла две кружки с импортным пивом и два набора горячих закусок. Атеф жестом предложил Шарко приступить к трапезе и тихо заговорил:
– Вы связаны по рукам и по ногам, потому что вся полицейская система страны прогнила. Они принимают в свои ряды бедняков, невежд, приехавших в основном из деревень Верхнего Египта, для того чтобы те стали безропотными винтиками в их машине. И платят им столько, чтобы едва хватало на кормежку, вынуждая тем самым тоже продаваться, тоже брать взятки. Это стало системой; а чего ждать, если получаешь за все про все триста фунтов в месяц – это как ваши тридцать евро? Здесь можно купить фальшивые документы, здесь вымогают деньги у таксистов, рестораторов, владельцев магазинов под угрозой лишить их лицензии. О полицейском беспределе говорят везде – от Каира до Асуана. Несколько лет назад в Египте судили за гомосексуализм, и, уж поверьте, нам досталось в их застенках. Пятьдесят процентов полицейских этой страны вообще не понимают, что они делают и зачем. Им приказывают сажать – они сажают. Но мой брат был не из таких. Он усвоил ценности Саида Нурси. Гордость и уважение.
Атеф вынул из бумажника фотографию и протянул ее Шарко. На снимке был молодой человек с хорошей осанкой, выглядевший в полицейской форме сильным и крепким. Отличающийся той диковатой красотой, какая свойственна людям, выросшим посреди пустыни.
– Махмуд всегда мечтал стать полицейским. Прежде чем поступать в Школу полиции, он записался в спортивную секцию Дома молодежи – хотел нарастить мускулатуру, чтобы достойно пройти вступительные испытания по физкультуре. А когда сдавал экзамены на бакалавра, получил девяносто баллов из ста. Мой брат был блестящим учеником. Он добился всего сам: никому не платил, никому не давал взяток. И никогда не имел ничего общего с экстремистами, не хотел иметь ничего общего с этой заразой. Все это инсценировка – его смерть.
Шарко осторожно положил фотографию на столик.
– Вы хотите сказать, инсценировка, осуществленная полицией?
– Конечно. Если конкретно – этой собакой Нуреддином.
– Почему? Зачем Нуреддину это было нужно?
– Я сам никогда не понимал почему и зачем. До сегодняшнего дня не понимал. Пока – благодаря вам – не увидел связи с тем печально известным расследованием. Девушек убили с неимоверной жестокостью… совершенно диким способом…
Атеф смотрел в пустоту над кружкой пива, из-за макияжа казалось, что природа чувственности у него исключительно женская.
– Махмуд неистовствовал из-за всей этой истории, просто-таки зубами в нее вгрызался. Его квартира была завалена папками, фотографиями, он все записывал… Он говорил мне, что дело быстро закрыли и начальство перебросило его на другое. И правда – зачем расследовать убийство бедняков, это ведь не принесет денег, понимаете?
– Да, начинаю понимать…
– Но Махмуд, несмотря ни на что, продолжал тайком вести расследование. Когда, после того как было найдено обугленное тело брата, полиция пришла в его квартиру с обыском, они все забрали. А теперь вы говорите, что этих записей, фотографий, папок больше не существует. Стало быть, кому-то было очень выгодно, чтобы они исчезли.
При малейшем шуме Атеф начинал озираться вокруг. В дымках от кальянов искажались черты курильщиков, смягчалась рискованность жестов. Сюда приходили поодиночке, а уходили парами – в ожидании волнующей ночи.
Обстановка была под стать ситуации – несколько напряженная. Шарко хлебнул пива.
– А брат говорил вам о чем-то? О каких-то деталях расследования? Может быть, убитых девушек при жизни что-то связывало?
Араб покачал головой:
– Это было так давно, комиссар. И если вы будете постоянно недосказывать, вы мне по-настоящему не поможете: я не смогу ничего вспомнить.