Морган ускользает - читать онлайн книгу. Автор: Энн Тайлер cтр.№ 54

В такой тишине Эмили и выросла – не в полном безмолвии, но в тикающем, дышащем, иногда нарушаемом шорохом ткани о ткань, легким шебуршанием, покашливанием, шелестом, с которым кто-то отыскивал пастилки от кашля или копался в сумочке. Эмили ничего от этой тишины не ожидала, религиозной она не была никогда. И в сотый раз задумалась, что за сосуды красного стекла расставлены по полочкам над окнами. Их заполняло доверху нечто похожее на воск. Может быть, это такие свечи? К этому заключению она неизменно и приходила, но первая догадка: в них что-то вызревает – некая культура, йогурт, тесто, что-то, приготовляющее самое себя из ничего. Она попыталась вспомнить и мысленно перечислить все штаты США. Пять начинались на В, два на Д… вот с М труднее, их слишком много: Монтана, Миссури, Миссисипи…

Встал, опершись на трость, старик с очень похожими на хлопок волосами.

– Мерсер Дьюлани, – начал он, – однажды прошла в самую ревматическую погоду две с половиной мили, чтобы покормить моих собак, я тогда навещал сестру в округе Фэрфакс. Я думаю взять к себе ее кошку, присматривать за ней, кормить, лишь бы она с моими собаками ужилась. – Он сел, откопал в кармане платок, вытер губы и добавил: – Эх-эх.

Морган Гауэр иногда тоже так говорил. Эмили удивленно вспоминала другую свою жизнь – ее стремительность, современность, множество торопливых, шумных людей, которых знала. Представила, как ловит автобус ее дочь (дочь!), как Леон ссыпает, перед тем, как раздеться, мелочь на комод. Вспомнила, как впервые увидела Леона. Он вошел, одетый в ту его вельветовую куртку, в читальный зал библиотеки. Постоял, осматриваясь, отыскивая кого-то, не нашел и повернулся, чтобы уйти, но, поворачиваясь, увидел Эмили и задержался, оглянулся на нее еще раз, нахмурился и вышел. По-настоящему они познакомились только на следующей неделе, однако теперь ей казалось, что именно тогдашнее его появление во вращающейся двери библиотеки с книгой в руке (пальцы со смуглой тонкой кожей и идеально белые манжеты рубашки) и привело ее жизнь в неожиданное движение. Тогда все и началось, как будто колесикам и приводам сложного механизма удалось наконец соединиться, и с тех пор они крутятся, расплываясь перед глазами. И лишь сейчас, в этой комнате с замедленным движением, она обрела возможность понять, что с ней произошло. Подумать только! Ее мать умерла! Мать, а она ее так по-настоящему и не оплакала. Эмили вспомнила их последний междугородный разговор по телефону, висевшему в коридоре общежития. «Здесь дождик идет, – сказала мама, – но я не хочу тратить наши три минуты на разговор о погоде. Ты получила юбку, которую я послала? Хотя нет, и на одежду тратить наше время не хочу. Боже ты мой…» Вспомнила свою комнату в общежитии – две узкие кровати и белого плюшевого единорога на подушке. Она тогда собирала единорогов, любила их. Что случилось с той коллекцией? Наверное, соседка по комнате забрала ее, или отдала в «Гудвилл», или просто выбросила. И сколько еще всего пропало: любимые книги, которые она привезла в колледж, ее дневник, медальон с единственной, какая у нее была, фотографией отца – молодого, смеющегося. Она так тосковала по ним. Ей казалось, что их отняли у нее только минуту назад. А еще она думала о тете Мерсер – узкое умное лицо, длинный подбородок, бледный, как будто награвированный рот, вечно боровшийся с улыбкой. Какая потеря; как ей не хватает тети Мерсер.

– Когда мы с ней были девочками, – говорила тетя Джуни, с трудом встав и плюхнув сумочку на колени Эмили, – то вместе ходили в школу. Нас там только двое из Общества друзей и было, вот мы и держались друг за друга. Я в те дни и не знала, что когда-нибудь выйду за ее брата! Считала его настоящей чумой. Мы думали уехать отсюда, удрать и следа не оставить. Хотели пристать к цыганам. В те дни цыгане были повсюду. Мерсер выписала книгу о том, как гадать на картах, но мы в ней ни слова не поняли. Да, а карты у меня где-то еще валяются, и куклы на веревочках, одно время мы мечтали обзавестись расписным фургоном и давать представления, а еще учебник по дикции, потому что мы и в актрисы податься собирались… ну и конечно, мы хотели стать репортерами. Репортершами службы новостей. Да так никем и не стали. Что, если б мы знали тогда, чем все закончится? Что, если бы кто-то сказал нам, как будет на самом деле, – как мы состаримся в Тэйни, штат Виргиния, и умрем?

И она села, отобрала у Эмили сумочку, закрыла глаза и снова заплакала.

В тот вечер они поужинали у Клэр – овощной запеканкой, принесенной кем-то из членов Общества, и фруктовыми пирогами в жестяных баночках, к которым были прилеплены клейкой лентой бумажки с фамилиями дарителей. Есть никому не хотелось. Клод жевал зубочистку перед маленьким телевизором, который стоял на разделочном столе. Клод был человеком образованным, дантистом, но когда он, включив повтор «Семейки Брейди», издавал испуганный лающий смешок, то Эмили думала: есть в нем что-то оскуделое, деревенское. Клэр ковырялась в куске пирога. Тетя Джуни смотрела в тарелку и пожевывала изнутри губу. Помыв посуду, они перебрались в гостиную, к телевизору побольше. В девять тетя Джуни пожаловалась на усталость и Эмили повела ее в соседний дом тети Мерсер, где обе намеревались провести ночь.

– Наверное, нам стоит его продать, – сказала тяжело ступавшая по тротуару тетя Джуни. – Какой теперь смысл держать два дома?

– А где же вы будете жить, тетя Джуни?

– Ну, переберусь к Клэр и Клоду.

Эмили представила себе, как нечто темное, вроде глаза, сжимается и темнеет еще сильнее. Когда-то домов было три – давно, еще при жизни ее отца.

Тетя Джуни, шаркая, подошла к парадной двери. В прихожей горела лампочка, отбрасывая на пол круг желтого света.

– Ты забери отсюда, что тебе понравится, – сказала тетя Джуни. – Тут ведь есть и старинные вещи. Забери все, что хочешь, домой.

Она оперлась на руку Эмили, прошла с ней в гостиную. Эмили включила свет. Мебель словно выпрыгнула из темноты, отбрасывая резкие тени, – столик с двумя откидными досками (задняя прислонена к стене); кресло с подголовником; стол с изогнутыми тонкими ножками, всегда напоминавший Эмили тощую женщину на высоких каблуках. Видит бог, она могла бы увезти отсюда все. Могла бы, получив расплывчатое предложение взять стол или софу, ответить: «О, спасибо. Наша квартира выглядит так голо». Собственно говоря, ее мог бы обуять зуд жадности. Однако, стоя посреди гостиной и глядя на эти конкретные вещи, она ни с одной связываться не хотела. Уж слишком они солидные, слишком, может быть, многое помнят – объяснить это было трудно. И она сказала:

– Продайте их, тетя Джуни. Деньги вам пригодятся.

– Так возьми хотя бы что-нибудь маленькое, – сказала тетя Джуни. – Эмили, лапочка, ты же единственная из нас, кто еще молод. Ты и твоя дочурка. Больше нам поделиться старыми вещами не с кем.

Эмили представила себе Гину, читающую в кресле с подголовником, покручивая локон на виске, она всегда делала так, если что-то ее поглощало. (Легла ли она уже? Почистила ли зубы? Известно ли Леону, что она все еще предпочитает, хоть и не скажет об этом, чтобы горел ночник?) Эмили соскучилась по внимательным глазам Гины, по ее нежному, бесцветному, словно выструганному рту – рту тети Мерсер. Вот что Эмили никогда до того и в голову не приходило. Она замерла, пораженная этой мыслью.