– Не надо! Не надо…
Нильс попытался отстегнуть ремень на бедрах, но ремень перекрутился и затянулся. Руки впустую дергали ремень. Мужчина в маске не торопясь зажег спичку и бросил ее Нильсу на колени.
Со свистом и гулом человек обратился в факел.
Ангел смерти объял его своими страшными крыльями.
Пижама и волосы горели.
Сквозь голубое свечение Нильс видел, как мужчина в маске отшатывается от жара.
Детский стишок вертелся в голове у Нильса, а вокруг бушевало пламя. Невозможно было втянуть воздуха в легкие; он словно тонул, а потом его внезапно охватила боль, абсолютная и всепоглощающая.
Он никогда в жизни не мог представить себе ничего настолько кошмарного.
Нильс согнулся в позу зародыша, словно издалека слыша треск металла: это кресло стало скручиваться от жара.
Он успел подумать, что с подобным звуком новая пластинка выскакивает из музыкального автомата, а потом потерял сознание.
Глава 28
Когда надзиратели на посту услышали, что заключенный из Халля миновал перекресток в кульверте и направляется в крыло “D”, оживления тут же прибавилось.
Через панцирное стекло они увидели непривычное – Йона Линна завтракал за одним столом с лидером “Братства” Рейнером Кронлидом. Оба о чем-то переговорили, Йона встал из-за стола, прихватил с собой стаканчик с кофе и бутерброд и пересел за соседний стол.
– Что он, мать его, затеял? – спросил один надзиратель.
– Может, узнал что-то о новом парне.
– Или речь о побывке.
– Вчера он получил разрешение, – кивнул третий. – Это его первая побывка.
Йона взглянул на трех надзирателей, наблюдавших за ним через стекло, повернулся к Сумо и задал ему тот же вопрос, что несколько минут назад – Рейнеру Кронлиду:
– Что я могу сделать для тебя завтра?
Сумо сидел уже восемь лет за двойное убийство; причиной было недопонимание. Лицо Сумо осунулось от горя, он всегда выглядел печальным, словно только что плакал, а сейчас пытается собраться, чтобы голос звучал твердо.
– Купи розовую розу… самую красивую, какую сможешь найти, пойди к Оути и скажи ей, что она моя роза… И скажи, что я прошу прощения… прощения за то, что сломал ей жизнь.
– Ты не хочешь, чтобы она пришла сюда? – Йона взглянул ему в глаза.
Сумо только покачал головой. Он перевел взгляд на окно, посмотрел на серую решетку с накрученной поверх нее колючей проволокой, на грязно-серое уныние над стеной.
Йона повернулся к следующему человеку за столом. Люка Богдани, малорослый человек, чья неудачливость словно отпечаталась у него на лице.
– А для тебя?
Люка подался вперед и прошептал:
– Проверь, не наложил ли братец лапу на мои деньги.
– О чем я должен спросить?
– Никаких вопросов. Посмотришь на деньги, пересчитаешь. Должно быть ровно шестьсот тысяч.
– Ну нет, я не стану этого делать. Я хочу выйти отсюда, а деньги эти краденые, и если мои…
– Хрен легавый, – фыркнул Люка и перевернул свой стаканчик с кофе.
Йона продолжил ходить по столовой от стола к столу. Он спрашивал у других заключенных, что может сделать для них во время своего отпуска. Запоминая их пожелания и поручения, он ждал, когда приведут Салима Рачена.
Йона объяснил премьер-министру, что ему, чтобы подобраться поближе к Рачену, понадобится увольнение на тридцать шесть часов, начиная с понедельника.
– Тогда у вас останется не так много времени в тюрьме, чтобы понять, что он знает, – предостерег его министр.
Йона не стал объяснять, что ограничением может послужить не время, а условия.
Перед тем как покинуть комнату для свиданий, Йона спросил, какие у него полномочия на случай экстремальной ситуации. Дернув углами узкого рта, министр ответил:
– Вы пытаетесь остановить террористов. Ваши полномочия почти безграничны.
Рейнер Кронлид встал из-за стола, нервно провел рукой по рту и уставился на шлюзовую дверь в коридоре. Он замер, вытянув шею, облизал губы и снова опустился на стул. Все, кто сидел за столом “Братства”, подались вперед, когда он заговорил.
Йона увидел, как расслоился свет в коридоре за панцирным стеклом, как дрожащая серая вертикаль ширится и разделяется на три фигуры.
Замок зажужжал, и двое надзирателей ввели нового заключенного, Салима Рачена.
Дежурный офицер кивнул и поставил подпись.
У Салима Рачена было круглое интеллигентное лицо. Жидкие волосы зачесаны набок через темя, серая полоска усов.
Свои вещи он нес в сером тюремном мешке и ни на кого не глядел.
Надзиратель отвел его в камеру, после чего проводил в столовую.
Салим взял миску и чашку с кофе и сел на свободное место рядом с Магнусом Дувой.
Йона подошел к ним, сел напротив Салима и спросил Магнуса, что он может сделать для него во время увольнения.
– Сходи к моей сестре, отрежь ей нос, – попросил Магнус.
– Она же каждый месяц переводит тебе деньги.
– И не забудь снять на камеру, – оскалился Магнус.
Салим слушал, опустив глаза и поедая овсяные хлопья с простоквашей.
Рейнер и двое его людей встали у окна поста и заговорили, чтобы заслонить их на требуемые несколько секунд.
Двое других людей из “Братства” прошли через столовую. Мощные руки неподвижно висели вдоль тела. На одном была татуировка – волк, окруженный скрученной колючей проволокой. У другого рука обмотана грязным бинтом.
Неправильное место для убийства, подумал Йона и повернулся к Салиму.
– Ты говоришь по-шведски? – спросил он.
– Да, – ответил Салим, не поднимая на него глаз.
Мужчины прошли мимо последнего стола у Йоны за спиной и направились к туалетам.
– Ты, может быть, понял, что у меня скоро отпуск и я спрашиваю других, что сделать для них на воле… Мы друг друга не знаем, но ты, наверно, останешься здесь надолго, поэтому я и тебя спрошу.
– Спасибо, но я как-нибудь обойдусь, – тихо сказал Рачен.
– Потому что я кяфир?
– Да.
Серебристая ложка подрагивала в веснушчатой руке Салима.
Скрежетнули стулья, и в другом углу столовой встали из-за стола оба парня из Мальмё.
Имре с золотыми зубами, почти двухметровый, и Дарко, похожий на шестидесятилетнего разнорабочего.
Группа Рейнера начала громко жаловаться, что кофе жидкий и безвкусный. “Братья” повернулись к окошку.
– Нечего нас дурить! – выкрикнул один из них. – Пока сюда не явились албанцы, с кофе все было в порядке!