Генрих пристально вглядывался в Екатерину.
– Это важнейший союз, – сказал он. – Никогда прежде английская принцесса не становилась королевой Франции. И все это благодаря тому, что я один действовал с чистейшей верой в то, что Господь одобряет мои замыслы. – Он посмотрел на нее.
– Сир, я радуюсь вместе с вами и Марией, – ответила Екатерина под его тяжелым взглядом, стараясь, чтобы ее голос не противоречил смыслу слов. – Когда свадьба?
– В октябре. Лонгвиль ведет переговоры от лица Людовика. На следующей неделе здесь, в Гринвиче, состоится свадьба по доверенности. Я надеюсь, вы в добром здравии и сможете присутствовать.
– Я чувствую себя хорошо. Теперь плод уже быстро растет.
– Хвала Господу!
В глазах Генриха промелькнула искра тепла, и на какое-то мгновение Екатерина решила, что он отбросит холодность и хотя бы жестом выразит свою привязанность к ней. Однако супруг лишь поклонился и вышел.
Но все же они свиделись. Лед был сломан, и теперь от нее зависело, сумеет ли она снова завоевать его любовь и уважение. Ей следовало подавить свою ненависть к французам, собраться с силами и терпеливо вынести все эти церемонии. Когда к ней пришла плачущая Мария – а Екатерина знала, что так будет, – она убеждала принцессу слушаться короля и быть довольной участью, какую он ей уготовил.
Поведение Джейн Попинкур не вызывало у Екатерины нареканий: та показывала, что прислушалась к советам своей госпожи. Теперь она одолжила свою фрейлину Марии, чтобы та помогла принцессе совершенствовать французский. Герцог де Лонгвиль тоже был причастен к устройству этого брака, но Екатерина надеялась на осмотрительность влюбленных. Она напомнила Джейн о ее обещании.
– Уверяю вас, мадам, я не сделала ничего, за что вы могли бы упрекнуть меня, – сказала девушка.
Екатерина поверила, что фрейлина говорит правду. Перед самой свадьбой ничто не должно было бросить тень на репутацию Марии.
Жарким августовским днем Екатерина величаво восседала рядом с Генрихом и наблюдала за тем, как архиепископ Уорхэм соединяет священными узами брака принцессу и короля Франции, которого представлял великолепно одетый герцог де Лонгвиль. На королеве было платье пепельного цвета из переливчатого атласа, со стянутым золотыми цепочками лифом, чепец из золотой парчи. Вместе с королем и всем двором она проследовала в церемониальную опочивальню. Там Марию в свадебном платье уложили на кровать под балдахином, и рядом с ней улегся де Лонгвиль. У каждого одна нога была оголена до колена. Под всеобщими жадными взглядами Лонгвиль приложил свою обнаженную голень к голени принцессы. Джейн Попинкур при виде этого залилась краской.
– Теперь мы можем считать брак заключенным, – с оттенком удовлетворения произнес Генрих.
При этом он улыбался архиепископу Уолси, чье лицо сияло триумфом. Екатерина понимала: сейчас не время пытаться бросить вызов его влиянию и любая попытка принести пользу Испании лишь повредит ее собственным интересам. Так что она невозмутимо сидела на троне, улыбалась, кивала и обменивалась любезностями с окружающими, как будто в ее мире царил полный порядок.
Екатерина помогла Марии составить список тех, кого золовка хотела взять в свою свиту, чтобы эти люди сопровождали ее во Францию. Его должен был одобрить Людовик.
– Не будет ли возражать ваша милость, если я возьму с собой Джейн Попинкур? – спросила Мария. – Я очень полюбила ее, и она будет рада возможности вернуться во Францию. Кроме того, вместе со мной отправляется один лорд, к которому она неравнодушна.
– Женатый лорд, – заметила Екатерина. – Что ж, я не стану ее удерживать. Возьмите ее, я даю свое благословение.
Уолси просмотрел список и кивнул, а потом и Генрих его утвердил. Но через две недели бумага вернулась назад, и имя Джейн Попинкур было вычеркнуто рукой самого короля французов. Мария сильно опечалилась. Она очень ценила дружбу Джейн и полагалась на эту женщину, рассчитывая, что та поможет ей освоиться с этикетом и обычаями при французском дворе.
– По сведениям Уолси, наш посол в Париже предостерег короля от распутства Джейн, сказав ему, что она состоит в любовной связи с де Лонгвилем, – сказал Генрих жене и сестре. – Кроме того, на свадьбе короля будет присутствовать сама мадам Лонгвиль.
– И ничего нельзя сделать? – взмолилась Мария.
– Нет. Людовик написал мне в очень твердых выражениях. Он утверждает, что его единственной заботой является благополучие его новой королевы. А в качестве утешения, дорогая сестрица, он прислал вам это.
Генрих передал Марии серебряную шкатулку. В ней на подушечке из мягчайшего флорентийского бархата лежал самый большой бриллиант, какие Екатерина когда-либо видела. К нему была присоединена сверкающая жемчужная подвеска.
Мария ахнула.
Генрих жадно рассматривал украшение.
– Это знаменитый бриллиант «Зерцало Неаполя», он стоит по меньшей мере шестьдесят тысяч крон! – сказал он сестре, и в голосе его слышались нотки зависти. – Ты счастливейшая из женщин!
Мария обрадовалась подарку и заявила, что наденет его на свадьбу. Но тут же осеклась: вспомнила, что вскоре ей придется отправиться в чужую страну, выйти замуж за незнакомца, оставив здесь не только Брэндона, но и любимую подругу. Екатерина заметила, как Мария отвернулась, чтобы Генрих не угадал ее чувств. И она могла представить себе, что будет чувствовать Джейн Попинкур, когда потеряет своего возлюбленного, который отправится со свадебным кортежем во Францию.
Екатерина стояла рядом с супругом на продуваемой всеми ветрами пристани в Дувре. Они провожали Марию. По крайней мере на этот раз Генрих не уплывет прочь и не оставит ее одну, сказала она себе. На корабли уже погрузили бессчетное количество сундуков; офицеры и слуги были на борту, а фрейлины дрожали на ветру, ожидая, когда смогут вместе с принцессой подняться на палубу. Октябрьская погода была ужасна, и двор задержался в Дувре на целых две недели, дожидаясь, когда уляжется шторм. Екатерина молилась о том, чтобы это затишье продержалось, пока ее золовка не доберется до Франции. Ей не забыть, как сама она была напугана и как ее тошнило во время морского перехода в Англию.
Мария, сосредоточенная и побледневшая, прощалась с придворными лордами и леди. Когда очередь дошла до Брэндона и тот с поклоном поцеловал ей руку, никто не догадался бы, что для них обоих это был миг наивысшей печали. Мария проявила восхитительное самообладание. Жизнь не была добра к сестрам Генриха: вот Мария принуждена покинуть любимого человека, а в Шотландии жила Маргарита, потерявшая нежно лелеемого короля Якова в кровавой битве при Флоддене. А потом, как им стало известно только месяц назад, вышла замуж вторично – за графа Ангуса и утратила опекунство над своими сыновьями. Шотландская знать была в ярости: они ненавидели нового супруга королевы и стремились не допустить его влияния на юного короля.
Тут же стояла Джейн Попинкур. Она почти не пыталась скрывать свою печаль, когда герцог де Лонгвиль отвесил ей вежливый поклон и бесстрастно поцеловал руку на прощание. Как ей, должно быть, хотелось обнять его в последний раз, поцеловать в губы… Екатерина отбросила эти мысли и сказала самой себе: так будет лучше.