Вечером Генрих и Екатерина вышли прогуляться по верху замковой стены. По ней можно было пройти из башни Вейкфилд к башне Ланторн и посмотреть сверху на внутренние дворы замка. Генрих находился в таком приподнятом настроении, что Екатерина не стала рассказывать, как мало ей здесь нравится. Но потом супруг повернулся к ней:
– Сегодня, любовь моя, я не приду к вам. Перед коронацией я предамся ночному бдению в часовне Святого Иоанна.
Он уже водил ее на верхний этаж массивной башни Цезаря и показывал изысканную маленькую церквушку.
Сердце Екатерины упало, но она, конечно же, с улыбкой одобрила его намерение. Ей очень нравилась набожность мужа. Как и она, он слушал по пять месс каждый день и завел правило каждый вечер присутствовать вместе с ней на вечерне в ее покоях. Теология была его страстью, и он наслаждался своей славой знатока вероучения. Его вера была истовой и чистой, и Екатерина понимала, насколько важно для него соблюсти пост и провести ночь без сна.
В эту ночь она выбрала из своих фрейлин Мэри Рус, чтобы та спала на соломенном тюфяке в ее опочивальне. Екатерина распорядилась, чтобы та незаметно удалилась, если паче чаяния придет король. Потом Екатерина попыталась заснуть, но судьба юного Уорика не давала ей покоя. Где его содержали? Осознавал ли он, какие могут быть последствия участия в заговоре, что ему грозит? Представив, какой ужас охватил его в тот день, когда за ним пришли, Екатерина задрожала. Затем мысли ее переключились на судьбу двух юных принцесс, которых четверть века назад сгубил в Тауэре злой король Генрих. Об этом и сейчас говорили разве что шепотом. Екатерина поежилась в своей теплой постели. Кости этих детей тоже покоились где-то здесь, но пока их никто не обнаружил…
Не скоро ей удалось заснуть в эту ночь.
Проснулась Екатерина оттого, что в комнате кто-то всхлипывал. Стояла тьма.
– Мэри? – тихо позвала она.
Ответа не последовало, но плач не прекратился.
Екатерина приподнялась. В углу на стуле, закрыв лицо руками, сидела какая-то женщина, ее плечи вздрагивали. Это была не Мэри. Платье на незнакомке, кажется, было черное, и чепец какой-то необычной формы.
– Кто здесь? – спросила Екатерина, совершенно проснувшаяся и удивленная.
Кому из ее фрейлин понадобилось искать убежища у нее в комнате, чтобы выплакаться? И почему?
Женщина не обращала на хозяйку спальни никакого внимания и продолжала рыдать, очевидно терзаемая великим горем. Екатерина склонилась к краю кровати, думая, что Мэри, наверное, тоже проснулась, но увидела свою приближенную крепко спящей.
– Кто бы вы ни были, прошу, позвольте мне вам помочь! – сказала Екатерина.
И вновь женщина даже не взглянула на нее.
Глаза Екатерины постепенно привыкали к темноте. Теперь она разглядела, что хотя чепец на гостье был знакомой формы, напоминавшей фронтон здания, но наушники слишком коротки – таких Екатерина никогда не видела. Лица незнакомки ей разглядеть так и не удавалось, женщина не отнимала от него рук. Было совершенно ясно, что эта особа находилась в самом ужасном состоянии.
Екатерина соскользнула с постели, намереваясь мягко прикоснуться к плечу дамы и обратить на себя ее внимание, но тут случилось нечто странное. Фигура исчезла. Стула, на котором сидела незнакомка, тоже не было, и, кроме дыхания Мэри, в комнате не раздавалось ни звука.
Несколько мгновений Екатерина неотрывно смотрела на то место, где сидела дама, потом забралась обратно в постель, озадаченная и немало напуганная. Может быть, ей это приснилось?
На следующее утро Екатерина испытала облегчение, выйдя из покоев королевы и услышав, как за ней закрылись двери. А снаружи, рассеивая последние остатки ночных теней, стоял Генрих, как обычно жизнерадостный, в сиянии золота и драгоценных камней, спешащий совершить свой торжественный въезд в Лондон.
– Мне не терпится показать вас своим подданным! – сказал он, крепко целуя ее в щеку.
Площадка для турниров в Тауэре была заполнена лордами, леди, государственными сановниками, королевскими слугами, одетыми в зеленое и белое – цвета Тюдоров, и целой толпой духовенства. Все толкались, торопясь занять свои места в огромной процессии. Генрих вскочил на коня, Екатерина забралась в носилки, обтянутые золотой парчой, которые везли две белые верховые лошади, и они двинулись вперед. Ревущие толпы сопровождали их на всем протяжении пути от холма Тауэр через Чипсайд, Темпл-Бар и Стрэнд в Вестминстерский дворец. Улицы были украшены прекрасными гобеленами, из питьевых фонтанчиков текло вино, и на каждом углу стояли священники, кадившие ладаном. Екатерине вспоминался ее торжественный въезд в Лондон около восьми лет назад.
Назавтра, в день Иоанна Крестителя, была назначена коронация. В тот вечер, возбужденные предстоящим, Екатерина и Генрих удалились в просторный Расписной зал: на стенах его красовались старинные фрески с изображением сцен возведения на трон святого Эдуарда Исповедника и библейских сражений. Перед ними стояла прекрасная дубовая кровать, на ее спинке были вырезаны королевские символы, а также знаки плодородия.
– Это брачное ложе моих родителей, – сказал Генрих. – Оно называется Райская постель.
Кровать была украшена дорогим дамастовым пологом и роскошно убрана, но в самом зале, несмотря на теплоту июньской ночи, воздух был сырым и прохладным. От влажных испарений Темзы по стенам ползли зловещие пятна плесени, разъедавшие яркие краски, серебро и золото фресок.
– Миропомазание отделяет короля от всех остальных людей. – Генрих повернулся к Екатерине. – Завтра я стану другим – помазанным, коронованным, наделенным божественной властью. Это странная и пугающая мысль. Мой отец всегда говорил, что королям дарована мудрость и прозорливость, в которой отказано простым смертным.
– Но еще важнее, мой Генрих, чтобы вы правили, будучи любимы своими подданными, – отозвалась Екатерина, беря его за руку. – А вам уже этого не занимать. Весь мир ликует. Люди рады иметь такого короля.
– Не говорите так, дорогая! – Генрих наклонился и поцеловал ее.
– Это правда, и я не одна держусь такого мнения. Я смотрю и вижу. Народ любит вас за молодость, за красоту, за храбрость, но больше всего – за вашу открытость и простоту в общении. Этому нельзя научиться, это дар. Они знают, что вам понятны вещи, близкие им самим. Если вы будете продолжать, как начали, то сохраните их любовь и преданность на всю жизнь.
– Я так и сделаю, Кэтрин! И вы должны помочь мне и поддержать меня.
– Я всегда буду с вами, Генрих! – поклялась она.
Он улыбнулся ей:
– Вы пойдете со мной в часовню Святого Стефана для ночного бдения?
– Вы не устали? Ведь вы провели в церкви прошлую ночь.
– Я чувствую, что это священный долг.
– Тогда пойду.
Рука об руку они прошли в часовню и вместе опустились на колени перед алтарем, освещенным единственной горевшей в храме лампадой. Высокие готические окна возносились к сводам крыши, но все тонуло во тьме, и ночь была тиха. Чувства Екатерины обострились от застоявшегося запаха церковных воскурений и звуков низкого голоса Генриха, произносящего молитвы. Она и сама попыталась молиться, но сначала слова не приходили. Екатерина слишком сильно ощущала присутствие рядом коленопреклоненного супруга. Золотоволосая голова склонена, руки молитвенно сложены – он был олицетворением христианского короля.