– Счастливого Рождества, ваше высочество!
– Того же и вам, ваше превосходительство.
Посол понизил голос:
– Я должен быть краток. У меня есть для вас новости. Папа бежал из плена, но он остается зависимым от императора. Мой господин приказал Клименту не предпринимать никаких шагов для аннулирования брака вашей милости и не допускать рассмотрения этого дела в Англии. Из Рима пришли сведения, что кардинал Уолси просил его святейшество дать ему полномочия заслушать дело и вынести решение. А еще он требовал назначить папского легата и даже отправил в Рим черновики решений: одного – об аннулировании вашего брака и второго – о дозволении нового, на которых папе нужно было только поставить печать и подпись.
Екатерина едва успевала осмысливать сказанное, а времени задавать вопросы не было…
– Благодарю вас, – тихо произнесла она.
Генрих, смеющийся и разгоряченный танцем, вернулся и сел на трон рядом с ней. Мендоса тут же исчез.
– Могу я поговорить с вами? – спросила Екатерина Генриха.
– Позже, – ответил он, и его радостное настроение стало улетучиваться.
Он следил, как Фрэнсис Брайан ведет Анну в круговой танец.
«Позже» так и не наступило. Прошло несколько дней, но Генрих не дал Екатерине возможности поговорить с ним наедине. А то, что она собиралась с ним обсудить, было так важно. Екатерина едва не сходила с ума от досады.
Во время рождественских праздников епископ Фишер отыскал Екатерину в ее покоях и попросил об аудиенции.
– Мадам, – сказал он, длинное лицо его при этом было сурово, – я не мог не высказаться в защиту законности вашего брака, и скажу вам то, что заявил кардиналу Уолси: никакой божественный закон не запрещает брату жениться на вдове своего почившего брата. Вы можете опираться на разрешение папы, в противном случае чего ради Христос сказал бы святому Петру: «И что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах».
– Добрый епископ, ваши слова согревают мне сердце, – сказала ему глубоко тронутая Екатерина, прекрасно понимая: надо обладать большой смелостью, чтобы в эти дни перечить королю.
– Это необходимо было сказать, мадам. И не позволяйте никому убеждать себя в обратном.
Маргарет Поул улыбнулась:
– Слышали бы вы, ваша милость, что говорит по поводу Великого дела мой сын Реджинальд!
Реджинальд, протеже Генриха, недавно вернулся из Италии, где обучался богословию за счет короля.
– Он придерживается того же мнения, что высказал здесь епископ.
– Я рад слышать это, леди Солсбери, – сказал Фишер. – Подозреваю, архиепископ Уорхэм тоже не в большом восторге от этого дела.
– Но он был в числе тех, кто настраивал покойного короля против моего брака, – заметила Екатерина.
– Мадам, поверьте мне, он несчастлив. Уорхэм, конечно, человек короля и поддерживает своего господина в вопросе установления законности брака. Уорхэм сказал Уолси, что, как бы плохо ни восприняли это вы, ваша милость, истина должна быть установлена и ею следует руководствоваться в дальнейшем. Но он не сторонник нововведений и никогда не поддержит нападок на власть папы. Не забывайте, ведь есть и такие, кто находит в этом деле повод указать на продажность церковников.
– Будем надеяться, до этого не дойдет, – сказала Екатерина.
Наконец Екатерина увиделась с Генрихом – через стол в кабинете Уолси. Она предпочла бы встретиться с супругом наедине, но он настоял на присутствии кардинала. Было уже поздно, отсветы огоньков свечей плясали на расписных панелях, которыми были отделаны стены. Уолси стоял в стороне и грел руки над огнем.
– Я слышала, вы отправляли посольство в Рим, – начала Екатерина, не позволяя себе робеть под стальным взглядом Генриха.
– Это не тайна. Я отправлял его, дабы спросить, достаточно ли разрешения на брак, данного папой Юлием, потому что уверен: оно было основано на некоторых ложных предположениях.
– На каких ложных предположениях? Наступит ли когда-нибудь конец этим фантазиям?
Уолси поспешил вмешаться:
– Мадам, король решительно намерен успокоить свою совесть. Он никогда не хотел этого брака.
– Это откровенная ложь! – крикнула Екатерина, припоминая тот далекий день, когда Генрих ворвался в ее убогое жилище и потребовал: будь моей. Ей было невыносимо слышать, как эти бесценные воспоминания чернят ложью. Она повернулась к королю. – Господин мой, вы, конечно, опровергнете это утверждение!
Генрих явно смутился:
– Я надеюсь только на одно: чтобы папа успокоил мою совесть.
– Весь народ и вся знать страстно желают, чтобы у короля появился наследник, – встрял Уолси.
– Папа никогда не согласится аннулировать наш брак, – не сдавалась Екатерина.
Слава Богу, Карл держал Климента на коротком поводке.
– Если ваша милость полагает, что император удержит власть над Римом, вы ошибаетесь. Я заверил его святейшество, что в случае удовлетворения просьбы короля его милость готов объявить войну императору и добыть свободу для святейшего папы.
Екатерина онемела. Неужели Генрих действительно хотел проверить на прочность могущество Испании и императора? Да поможет ей Небо, а то, кажется, ее супруг вознамерился перевернуть весь мир, лишь бы отделаться от нее.
Как же до этого дошло? Куда подевался тот златовласый юноша, который пришел к ней здесь, в Гринвиче, в этом самом дворце, и предложил свое сердце? Сейчас Екатерина смотрела на него через стол, а он гневно сверкал на нее глазами. О, она думала, что умрет от горя.
К этому Генриха привел Уолси – Уолси и Анна Болейн, эти два дьявола, что сидели на плечах у жертвы и вливали ей в уши яд. Это не тот Генрих, которого она знала и любила. Его сбили с пути, развратили эти злодеи.
– Причина всего этого – вы, господин мой кардинал! – кинула Екатерина Уолси.
С этими словами она встала, сделала реверанс королю и оставила их обоих с разинутыми ртами.
Уолси нагнал ее в галерее. Лицо его в лунном свете, лившемся через кружевной оконный переплет, казалось перекошенным.
– Мадам, я молю вас выслушать меня, – тяжело дыша, с мрачным лицом произнес кардинал. – Я не стремился к этому разводу. На то была воля короля. У меня не было иного выбора, кроме как исполнять его приказания. Если папа останется непреклонным, дни мои сочтены, и мне страшно думать о последствиях.
Екатерина слышала отчаяние в его голосе. Ее это удивило. Там, в кабинете, речь кардинала звучала уверенно.
– Я вам не враг, мадам, – продолжил Уолси. – Вы и ваша дочь вызываете во мне сочувствие. Будь на то моя воля, я бы не ставил его святейшество в такие невозможные условия. Непочтительность к папству растет день ото дня, и меня беспокоит, что это Великое дело только ухудшает ситуацию. А когда король объявит войну императору – поверьте мне, это произойдет в ближайшие недели, – ваше положение станет еще более ненадежным. Я бы не стал подбрасывать дров в огонь. Но госпожа Анна и ее друзья подорвали мое влияние на короля. Он теперь не слушает меня, хотя и нуждается во мне, потому что знает: если кто-либо и может добыть ему желаемое, так это я. Так что руки у меня связаны.