– Послушай, Софья, я видела порядочную гадость, но мне даже в голову не пришло, что это – воспоминание! Просто дикая болезненная фантазия, кошмарный сон, как ты говоришь, но ни на секунду не поверила, что все это могло быть со мной на самом деле!
– Ого, – только и смогла сказать я.
А я-то почему не поняла сразу, что сцена с Магриным – фальшивая? Прислушиваюсь к себе, но не замечаю той знакомой ноты легкой зависти, смешанной с восхищением, какая обычно звучит, когда кто-то оказывается лучше тебя. Тут что-то другое. Дело не в чувствительности, Инге что-то помогло или кто-то помог. Я замечаю, что круглолицая девочка, которая ни на шаг от нее не отходит, довольно улыбается. Если это не ее маленьких рук дело, то у меня завтра вырастет одиннадцатый палец на руке. Малышка тут же подтверждает мою мысль.
– Я же говорила тебе, что это фильсуффикация, – громко шепчет она Инге в ухо. – Они тебе хотели подсунуть ее вместо воспоминания. Но я им не дала! На что нам такое воспоминание, без радости?
Да кто она такая?
– Мама тоже… К ней тоже приходили, – говорит Инга, теребя себя за кончик уха. – Забывает то одно, то другое. Совсем не помнит про нашу мастерскую, хотя, может быть, теперь это даже и к лучшему. Разговаривает невпопад и более или менее адекватной становится, только когда у нее в руках мнеморик. И, между прочим, я не видела у нее никаких подозрительных открыток. Все-таки мне не нравится эта штуковина… мне кажется, что именно она у человека в голове наводит путаницу и подменяет воспоминания.
Бедная Надежда Петровна! У меня сжимается сердце при мысли о том, что я могу ее увидеть в том же состоянии, в каком оказалась тетя Шура. Думать об этом так не хочется, что спешу продолжить свои размышления вслух:
– Инга, у парня с открыткой не было никакого мнеморика, – поясняю я. – Я в этом практически уверена. Фальшивые воспоминания рождаются из-за открытки, а в мнеморике они просто хранятся. Все дело в Твари.
– Софья права, – вставляет Серафим. – Мнеморик сам по себе не может искажать воспоминания, потому что это – моя работа.
Мы смотрим на него так, как будто у него вдруг отвалилась голова, а из туловища высунулся зеленый человечек.
– Не искажать воспоминания, конечно, а сохранять их, – уточняет манул. – Как по-вашему, что вообще делает чудо по-настоящему чудесным?
Все молчат. Он бы еще спросил, зачем аборигены съели Кука. Да плевать мне на его чудеса! У меня в голове как-то не вяжется, что устройство, которому я чуть было не отдала лучшие воспоминания своей жизни, сделал вот этот самый человек в жилетке. В нем нет того, что я почувствовала в мнеморике. Он или лукавит, или сам заблуждается. И пусть мне до конца жизни в руки ножниц не брать, если я ошибаюсь.
– Разрешите мне высказаться? – произносит вдруг Аркадий. – Если в прошлой жизни мы совершили для кого-нибудь чудо, то и в этой нам тоже является чудо. Вот как вы, Инга.
– Я не чудо, – заявляет Инга и укоризненно смотрит на Аркадия.
– Ага, а через открытку человека вытаскивать в театр в одних трусах – разве не чудо?
У меня глаза на лоб лезут – о таком я еще никогда не слышала! Эльза хмурится и подает Инге какие-то знаки.
– Потом, Аркадий, потом, – Инга подходит к столу, берет его кружку и задумчиво рассматривает надпись на грифеле. – Что это вы тут написали такое: «юная прелестница»?
– Да это я так, экспериментировал. – Аркадий еще больше краснеет и рисует вокруг надписи кавычки. – Сорт пива такой.
– Ваши личные чудеса меня не волнуют, – говорит Серафим. – Смотритель Маяка занимается чудесами общественными, всеми признанными. Как сказали бы в интернете, это чудеса, у которых много комментариев и перепостов. Люди начинают чем-нибудь восхищаться, рассказывать об этом друг другу и, когда количество восхищений превышает определенный уровень, чудо становится заметным с Маяка и попадает в поле зрения одного из смотрителей.
– А при чем тут мнеморики? – не выдерживает Инга.
Левая передняя лапа кресла нервно подергивается, Серафим отвечает:
– Аха! Вот мы и подошли к сути дела. Чудеса остаются чудесами только до тех пор, пока изумляют и приносят радость. Вот вас приводит в удивленный восторг стиральная машинка? Или посудомоечная? А самолет? Нет? Вы многое теряете! В каждом из моих мнемориков хранится память о каком-нибудь чуде. Вы можете открыть его и достать далекие воспоминания. Можете удивиться телефону, испугаться прибытия поезда в фильме братьев Люмьер, рискнуть одними из первых проехаться на автомобиле и побывать на «Титанике» – в момент его отплытия, а не крушения, разумеется, или поприсутствовать при старте космического корабля «Восток». Поэтому, как только в пределах видимости Маяка появляется чудесная вещь, тут же начинает расти очередной мнеморик. Оранжерея мнемориков из поколения в поколение передается смотрителями Маяка друг другу. Открытка с воспоминаниями может выгореть на солнце, порваться, сгореть, но мнеморик – устройство прочное и надежное, он хранится сотнями лет.
– И кто всем этим пользуется? Кому нужна эта рухлядь? – спрашивает Илья.
– О, эта рухлядь еще как нужна! – смеется Серафим. – Без нее не было бы ваших айпадов, айфонов и аймаксов, без которых вы жить не можете. Помните, что я вам говорил? Маяк служит ориентиром. Каждый, кто работает с вдохновлялками, хотя бы раз в жизни получает приглашение от одного из смотрителей Маяка. Когда v.s. скрапбукер приходит, они вместе подбирают несколько воспоминаний, которые позволяют пришедшему погрузиться в состояние, подходящее для настройки на новое чудо. К примеру, смотритель приглашает в гости скрапбукеров и показывает им мнеморик, где люди приходят в восхищение от первого телефона. И вскоре несколько инженеров получают подходящие вдохновлялки, чтобы создать мобильник. Для подстраховки смотрители обычно приглашают двоих-троих, поэтому в разных концах мира иногда одновременно появляются одинаковые чудеса.
– И что мы должны изобрести? – спрашивает Илья, и на лице у него светится неподдельный восторг, словно его пустили в секретную лабораторию «яблочной» фирмы, хотя, возможно, это не так далеко от истины.
– Вы ничего не должны, – говорит Серафим и усаживается за стол, подперев подбородок рукой. – И не нужно ничего изобретать. Я старый сумасшедший манул, потому что собираюсь попросить вас о помощи. В первую очередь, Ингу и Софью. Конечно, шансов немного, но смотрителю положено верить в чудеса, каким бы скептиком он ни был.
– Ты не давал мнеморики этим в халатах? – спрашивает Инга.
– Аха, – говорит манул. – Мяу! Конечно, дал и научил, как ими пользоваться, потому что я вдруг на старости лет устал и решил избавиться от всех чудес разом.
– Не обижайся, пожалуйста, – прошу я. – Лучше расскажи, в самом деле, откуда у них мнеморики?
– Если бы я знал, – протягивает он, почесав за ухом, – я бы назвал это чудом, но оно никого не радует, и меня – в первую очередь.
– Может быть, у тебя крадут мнеморики, а потом используют их в своих целях? – спрашивает Инга.