Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Доллман cтр.№ 77

К 23 сентября пришло время принять окончательное решение. Муссолини уже позвонил из Мюнхена и сообщил, что назначил Грациани главнокомандующим армией и военным министром своего кабинета. Впрочем, командовать ему пока было некем – солдаты после 8 сентября разбежались по домам, а соединения, захваченные в плен немцами, находились в лагерях для военнопленных, и военный министр должен был снова поставить их под ружье, хотели они того или нет. Позже Грациани позволил мне заглянуть в его дневник. 23 сентября он сделал следующую запись:

«23 сентября – четверг.

В Риме. Утром я виделся с С., который сказал мне, что формирование правительства из-за отсутствия подходящих кандидатур идет с большим трудом. Я категорически отказался.

Позже в немецком посольстве. Мое имя было уже внесено в список членов правительства. Мне пришлось бросить все на алтарь Отечества. Обедал в посольстве.

Это – моя трагедия, и это голая правда».

К сожалению, в дневниках военных столь же много неточностей, что и в дневниках дипломатов. Поведение престарелого героя совсем не было похоже на поведение Ифигении, которую тащат к жертвенному алтарю. Наоборот, он затеял бурный спор с послом Раном и генералом Вольфом, который тоже поспешил в Рим из новой базы Муссолини на озере Гарда. Грациани, который хотел досадить своему коллеге Бадольо, заняв пост военного министра, но не желал выставить себя изменником королю, стал отказываться от этого поста под предлогом того, что он присягал бежавшему Виктору-Эммануилу. Это заставило Рана, в лучших традициях змеиного клубка, обвинить короля в том, что он сам нарушил слово и предал своих офицеров и людей, которые, в результате его бегства, оказались не у дел. Умело поддерживаемый Вольфом, посол нарисовал перед Грациани живую картину изгнания англосаксов из Италии, но новый Наполеон все еще колебался. В эту минуту вошел секретарь посольства и заявил, что уже без двух минут двенадцать, то есть осталось две минуты до официального объявления по радио состава нового кабинета Муссолини. Ран назвал Грациани «спасителем Отечества», и наконец, ровно в полдень, взволнованный маршал кивнул в знак согласия занять пост военного министра.

Не знаю, что повлияло на его решение – сила убеждения посла или собственная слабость, но он расплатился за это годами тюремного заключения при послевоенном правительстве Италии, во время которого его постоянно таскали на допросы. И хотя ему удалось избежать казни, здоровье его было сильно подорвано.

Буффарини-Гвиди, находившийся в посольстве, вздохнул с облегчением. И я тоже, хотя выдвинутая мной и одобренная Раном и Вольфом кандидатура на пост министра сельского хозяйства не прошла. Специалист по сельскому хозяйству, который во времена Тассинари работал в его министерстве, в самый последний момент предпочел ответственной должности тихую жизнь в деревне. Мне этот человек был симпатичен, и мы остались добрыми друзьями.

Во время полуденного сообщения по радио мой протеже Тассинари не был назван главой нового правительства, но я с радостью узнал, что Буффарини-Гвиди был назначен министром внутренних дел, Трингали-Казанова – министром юстиции, а Биджини – министром просвещения. Их верность Муссолини дала свои плоды. Все трое обедали со мной 25 июля, и все трое, в отличие от многих других, сохранили верность дуче на заседании, состоявшемся накануне вечером, и он этого не забыл.

Состоявшийся после этого обед на вилле Волконской, благодаря умению Буффарини вести застольную беседу, достоинству принесшего себя в жертву главнокомандующего, умению Рана управлять ситуацией и моим собственным усилиям как переводчика, прошел в идиллической атмосфере. Подумав о Тассинари, я взглянул на Вольфа, но тот ободряюще кивнул мне. Очевидно, он сумел пережить провал нашего проекта, не потеряв доверия Муссолини, чья личная безопасность была теперь его основной заботой.

Вилла Волконской лишилась своего прежнего обаяния. На английских лужайках расположился лагерь десантников, из-за которого они стали похожи на ярмарочную площадь, не имевшую ничего общего со строгой атмосферой, царившей здесь во времена господина Макензена. Все дамы уехали. Их дни остались в прошлом, во всяком случае для дам немецкого посольства, хотя княгини, графини и светские женщины, принадлежавшие к канувшему в прошлое кругу Чиано, ухаживали за мной с непривычным для меня энтузиазмом.

Были и смешные случаи. Через несколько дней после обеда по случаю вступления в должность военный министр поднял меня с постели, находясь в состоянии крайнего возбуждения. Ему показалось, что в катакомбы, проходившие под его домом, проникли шпионы врага – спускаясь в подвал, он ясно слышал их голоса. Жил он неподалеку от катакомб Сант-Аньезе, а я, по своим ранним исследованиям Рима, знал, что в них много подземных залов, в которых когда-то собирались первые христиане. Грациани попросил меня помочь ему, и я не смог отказать.

Поскольку в моем распоряжении не было вооруженных солдат, я позвонил военному коменданту Рима, генералу Штаэлю. Сначала он подумал, что я его разыгрываю, но, когда я заявил, что если он мне не поможет, то я вынужден буду связаться непосредственно с Кессельрингом, он стал более сговорчивым и пригласил зайти к нему в посольство. Здесь он назидательным тоном прочитал мне лекцию о том, чем отличаются немецкие маршалы от итальянских, и отправил в катакомбы двадцать пять вооруженных до зубов десантников, которые весьма неохотно последовали за мной. Грациани ждал нас, одетый не в маршальскую форму, а в разноцветный халат, сохранившийся, очевидно, еще с тех времен, когда он был наместником в Аддис-Абебе. Он рассказал нам о голосах, которые слышал в подвале, вручил нам их план и удалился.

Взглянув на этот план, я увидел на нем надпись «Винные погреба». Если голоса были слышны в этих погребах, значит, гипотетические британские агенты устроили там свой штаб. Я намекнул десантникам, что в этих подвалах их ждет знатное алкогольное вознаграждение, и они сразу же оживились и уже с гораздо большей охотой отправились на дело. Операция, которой мы позже присвоили кодовое название «Операция Р», началась.

Соблюдая необходимые предосторожности, мои закаленные в боях ветераны спустились в катакомбы, расположенные под виллой Грациани. Чем ближе мы подходили к винному погребу, тем явственнее слышались звуки – за стеной кто-то скребся, царапался и вскрикивал, и я начал уже подозревать, что старик, должно быть, прав. Наконец бойцы, шедшие впереди, открыли железную дверь и оглушительно расхохотались. Наши факелы осветили отвратительную и одновременно комичную картину: сотни огромных старых крыс с голыми хвостами и злыми красными глазами устроили в винном погребе Грациани свою штаб-квартиру и теперь ожесточенно скалили на непрошеных гостей свои острые ядовитые зубы.

Мои десантники устроили им самую настоящую бойню. Крысы героически отстаивали свои позиции, но в конце концов вынуждены были отступить. Уцелевшие экземпляры разбежались по подземным переходам, издавая резкие злобные крики. Пол был красным от крови, повсюду валялись обезображенные трупы. Пузатые бутылки, в которые попали шальные пули, тоже окрасились в красный цвет. Победители ходили по подвалу в своих тяжелых сапогах, расшвыривая поверженных врагов по углам. От имени маршала, разрешения которого мне надо было бы спросить заранее, я, в соответствии с древним обычаем, отдал уцелевшие запасы бутылок в распоряжение старшины десантников, а сам отправился доложить Грациани об исходе битвы. Маршал сначала не поверил мне, но, когда до него дошел смысл моих слов, не смог удержаться от смеха. Все еще смеясь, он спустился со мной в подвал и подарил своим спасителям два великолепных окорока, хранившиеся в соседнем подвале, вход в который крысы не сумели отыскать. Потом мы отправились по домам.