Роканнон - читать онлайн книгу. Автор: Урсула Ле Гуин cтр.№ 21

— По-моему, алкоголизм.

— А, понимаю… Ну, а что же делают труженики на Анарресе, когда хотят повеселиться, хотя бы на вечерок вместе забыть о бедах мира сего?

У Шевека сделался озабоченный вид.

— Ну, мы… не знаю. Может быть, наши беды неизбежны?

— Оригинально, — сказал Паэ и обезоруживающе улыбнулся.

Шевек продолжал читать. Одна газета была на незнакомом ему языке, а одна — вообще напечатана совершенно другим алфавитом. Первая, объяснил Паэ, — из Ту, а вторая — из Бенбили, государства в западном полушарии. Газета из Ту была хорошо напечатана, формат ее был разумным; Паэ объяснил, что это — правительственное издание.

Здесь, в А-Ио, видите ли, образованные люди узнают новости по телефаксу, радио, телевидению, и из еженедельников. Эти газеты читают почти исключительно низшие классы, их выпускают малограмотные для малограмотных, как вы и сами видите. У нас в А-Ио — полная свобода печати, а это неизбежно означает, что мы получаем уйму макулатуры. Тувийская газета издается гораздо лучше, но она сообщает лишь о тех фактах, о которых хочет сообщить Тувийский Центральный Президиум. Цензура в Ту абсолютна. Государство — это все, и все — для Государства. Вряд ли подходящее место для одонианина, а, сударь?

— А эта газета?

— Право, понятия не имею. Бенбили — довольно отсталая страна. Там вечно какие-то революции.

— Незадолго до того, как я уехал из Аббеная, группа людей в Бенбили связалась с нами по радио на длине волны Синдиката. Они называли себя одонианами. А здесь, в А-Ио, есть такие группы?

— Я, во всяком случае, никогда ни о чем таком не слышал, д-р Шевек.

Стена. К этому времени Шевек уже научился распознавать стену, упершись в нее. Стеной были обаяние, изысканная вежливость, равнодушие этого молодого человека.

Неожиданно Шевек добродушно сказал:

— По-моему, вы боитесь меня, Паэ.

— Боюсь вас, сударь?

— Потому что я самим своим существованием опровергаю необходимость государства. Но что в этом страшного? Ведь я не причиню вреда вам, Саио Паэ, вы же знаете, что я лично совершенно безобиден… И послушайте, я не доктор. Мы не пользуемся званиями. Меня зовут Шевек.

— Я знаю. Извините, сударь. По нашей терминологии это звучит неуважительно. Получается как-то нехорошо, — обаятельно извинился Паэ, ожидая прощения.

— Разве вы не можете признать во мне равного? — спросил Шевек, взглянув на Паэ; в его взгляде не было ни прощения, ни гнева.

Впервые за все время Паэ растерялся.

— Но право же, сударь… вы, знаете ли, очень значительный человек…

— Нет оснований, чтобы вы ради меня изменили свои привычки, — сказал Шевек. — Это не важно. Я думал, что вы, может быть, будете рады освободиться от ненужного, вот и все.

За три дня вынужденного сидения в четырех стенах в Шевеке накопился избыток энергии, и когда его выпустили, он своим стремлением увидеть все сразу довел сопровождавших его до изнеможения. Они водили его по Университету, который сам был, как целый город — шестнадцать тысяч студентов и преподавателей. Со своими общежитиями, столовыми, театрами, залами для собраний и тому подобным он не слишком отличался от одонианских общин, если не считать того, что был очень странным, невероятно роскошным, что все студенты и преподаватели были только мужчины, и что он был организован не как федерация, а как иерархия — сверху вниз. Все равно, — подумал Шевек, — ощущается он, как община. Ему приходилось напоминать себе о различиях.

В наемных автомобилях — роскошных, причудливо-элегантных машинах — его вывозили за город. Машин на дорогах было мало; нанимать стоило очень дорого, а собственные машины имели немногие, так как налог на них был очень высок. Всю подобную роскошь, которая, если бы она была доступна всем и каждому, могла бы истощить невосполнимые природные ресурсы или загрязнить отходами окружающую среду, строго регулировали различные предписания и налоги. Спутники Шевека говорили об этом подробно и не без гордости. Уже несколько веков — рассказывали они — А-Ио занимает первое место по экологическому контролю и разумному использованию природных ресурсов. Излишества Девятого Тысячелетия — это уже древняя история; единственное их стойкое последствие — недостаток некоторых металлов, которые, к счастью, можно ввозить с Луны.

Разъезжая в автомобиле или на поезде, он видел деревни, фермы, города; крепости, сохранившиеся со времен феодализма; руины насчитывавших уже сорок четыре века башен Аэ, древней столицы исчезнувшей империи. Он видел пашни, озера и холмы Провинции Аван, лежавшей в самом сердце А-Ио, а на северном горизонте — вершины Мейтейской горной цепи, белые, гигантские. Красота этой земли и благосостояние ее народа не переставали казаться ему чудом. Его спутники были правы: уррасти умеют обращаться со своей планетой. В детстве ему внушали, что Уррас — гниющая масса неравенства, всевозможных пороков и расточительства. Но все люди, с которыми он встречался, и все люди, которых он видел, в самой крошечной и глухой деревушке, были хорошо одеты, сыты и — вопреки ожиданиям — трудолюбивы. Они не стояли в угрюмом ожидании приказаний сделать то или это. Они, совсем как анаррести, все время что-то делали. Это его озадачило. Он всегда полагал, что если человека лишить естественного стимула, побуждающего его работать, — собственной инициативы — и заменить его внешней мотивацией и принуждением, то он станет ленивым и нерадивым работником. Но те, кто возделывает эти прекрасные поля или делает эти прекрасные автомобили и комфортабельные поезда, — это не нерадивые работники. Как видно, притягательная и принуждающая сила выгоды заменяла естественную инициативу куда эффективнее, чем ему внушили.

Ему хотелось бы поговорить с кем-нибудь из этих крепких, державшихся с достоинством людей, которых он видел в маленьких городках, спросить их, например, считают ли они себя бедными; потому что если это — бедные, то ему надо пересмотреть свое понимание этого слова. Но времени как-то всегда не хватало — столько всего хотели ему показать сопровождающие.

Другие большие города А-Ио были слишком далеко, и за один день до них было не доехать, но его часто возили в Нио-Эссейя, за пятьдесят километров от Университета. Там в его честь устроили целую серию приемов. Они не слишком нравились ему, у него были совершенно другие взгляды на то, какой должна быть вечеринка. Все были в высшей степени вежливы и очень много говорили, но о совершенно неинтересных вещах; и так много улыбались, что казались испуганными. Но одеты они были роскошно; казалось даже, что всю беспечность, которой им недоставало в манере держаться, они вкладывают в одежду, и в еду, и во все свои разнообразные напитки, и во все — слишком пышные — украшения и меблировку во дворцах, где устраивались эти приемы.

Ему показывали достопримечательности Нио-Эссейя, города, в котором жили пять миллионов человек — четверть населения всей его планеты. Его привели на Площадь Капитолия и показали высокие бронзовые двери Директората, резиденции Правительства А-Ио; ему разрешили присутствовать на дебатах в Сенате и на заседании одного из комитетов Совета Директоров. Его водили в Зоопарк, в Национальный Музей, в Музей Науки и Промышленности. Его водили в школу, где очаровательные дети в голубой с белым форме спели ему Национальный Гимн А-Ио. Его провели по всей фабрике электронных деталей, по полностью автоматизированному сталелитейному заводу и по ядерной электростанции, чтобы он увидел, как собственническая экономика справляется с производством и энергоснабжением. Его повезли на строительство нового жилого массива, чтобы он увидел, как Государство заботится о своем народе. Его повезли на теплоходную экскурсию вниз по дельте реки Суа, забитой кораблями со всей планеты, к морю. Его водили в Верховный Суд, и он целый день присутствовал при слушании гражданских и уголовных дал, и это привело его в ужас; но его спутники настаивали, чтобы он посмотрел все, что следует посмотреть, побывал всюду, где ему бы хотелось побывать. Когда он немного смущенно спросил, нельзя ли ему увидеть место, где похоронена Одо, его тут же отвезли прямехонько на старое кладбище за рекой Суа; и даже позволили репортерам из низкопробных газет фотографировать его, пока он стоял в тени огромных старых ив и смотрел на ухоженную могильную плиту: