Сила обстоятельств - читать онлайн книгу. Автор: Симона де Бовуар cтр.№ 73

Вторник, 10 июня

Мальро заявил С.С, который передал его слова непосредственно Сартру: «Мы располагаем точной информацией о примирении: оно стало реальностью». Когда мифомания возводится в политическую систему, это уже серьезно. Он такое наговорил о «великодушии» Франции, что даже Клавель и тот возразил на страницах «Комба». Боста, который состоит в кинематографическом комитете по безопасности, приводит в ярость их осторожность. Сартр говорит, что речь пока идет лишь об учреждении, что до приближения срока референдума ничего серьезного комитеты предпринять не могут.

Ужин в субботу вечером с Сюзанной Флон, очень приятной женщиной, и Хьюстоном; несмотря на большой ячмень на глазу, он по-американски необычайно привлекателен. Мы много говорили о Фрейде, хранившем целомудрие до своей женитьбы в двадцать семь лет и безупречно верном супруге. У Хьюстона появилась идея сделать о нем фильм, после того как он снял документальный фильм о неврозах, вызванных войной; фильм получился таким антимилитаристским, что его запретила цензура.

Среда, 11 июня

Этим утром я заходила к Галлимару и часа два беседовала в «Дё Маго» с Жаком Ланзманном. Он рассказывал мне о своем путешествии в Мексику, на Кубу, Гаити, в Сан-Доминго. Он утверждает, что своими глазами видел в Сантьяго-де-Куба повешенных за яйца мужчин и тигра, которому бросали на съедение трупы. Но ведь он поэт. Пресса Батисты ежедневно публикует фотографии людей, которых он обрекает на пытки и смерть: больше сотни в день. Клод Жюльен, который в годы Сопротивления прошел через пытки, не мог оставить это без внимания. Они с Жаком нашли способ добраться до партизан, рассчитывая сделать репортаж о Кастро и повстанческой армии. Через час после отъезда их арестовали. Им пришла в голову мысль сказать генералу (который охотно кастрирует собственными руками): «У нас в Алжире проблемы, схожие с вашими, и мы приехали посмотреть, как вы их решаете». Благодаря своим документам Жюльен смог вернуться в Гавану, а Жака посадили в самолет и отправили на Гаити.

Вчера вечером алжирский комитет общественного спасения сделал взрывоопасное заявление. С одобрения Салана или нет? После некоторого колебания де Голль решается все-таки выразить свое недовольство.

У Сартра я правлю корректуру и делаю записи. Он, как и я, доволен отъездом в Венецию. Не могу работать до того, как устроюсь там. Три недели назад у меня был порыв, но я тут же выдохлась. Почему меня (и Сартра тоже) так мало трогает атомная угроза? Вероятно, потому, что нет ни малейшей возможности отвести ее, а только предаваться размышлениям – пустое занятие, в особенности когда проблемы Алжира так реальны, так неотложны и касаются нас непосредственно.

Понедельник, 16 июня – Милан

Внезапно полная смена перспектив: каникулы. В субботу я проснулась в 6.30, и кто мне мешал уехать сразу? Я уехала. И словно помолодела, снова приобщившись к одиночеству, к свободе, как во времена путешествий пешком. Прекрасное утро. Я люблю такие ранние отъезды, что называется, до поднятия занавеса. Красивая, еще пустынная дорога вдоль берега озера, и вот постепенно деревни оживают, прихорашиваются. В Пти-Сен-Бернар лежит снег, и лыжники устраивают соревнования по слалому. Горные пейзажи вызывают у меня чувство легкой ностальгии, потому что навсегда утрачены длинные переходы по десять – двенадцать часов на высоте двух или трех тысяч метров, а то и выше, сон под навесом или в сараях, все, что я так любила. Обедаю я в Сен-Венсане. «Как там дела во Франции?» – спрашивает меня хозяйка. «Это зависит от того, на чьей вы стороне, зависит от того, любите вы генералов или нет», – отвечаю я. Проезжаю еще несколько городишек, переполненных воскресной радостью, мощенных желтыми камнями, затем автострада и площадь Ла Скала.

Сартр приехал сегодня утром в 8.30; мы читали газеты в кафе на Ла Скала. О Франции в сегодняшних газетах пишут мало, но у парикмахера в одном номере «Оджи» я нашла очень забавную статью «Десять заповедей голлиста». Там сравнивают нынешние события у нас с событиями 1922 года у них. Теперь наша очередь отведать фашизма, веселятся они. Левые смеются, но с тревогой: правда, диктатура во Франции и для Италии представляет большую опасность.

Этим утром мы бродили по Милану, потом обедали с четой Мондадори в ресторане на Ла Скала. За двенадцать лет сам Мондадори ничуть не изменился, все тот же вид неотразимого корсара; она стала блондинкой, но все с той же улыбкой, той же естественностью, тем же очарованием. Он пишет свои первые стихи, ангажированные стихи, и придерживается левых взглядов. Мы говорим о Хемингуэе. Мондадори рассказывает, что в Кортине тот пил по обыкновению, но был затерроризирован своею печенью, сердцем и мыслью о том, что питье убьет его.

Однажды в конце трапезы у него началась икота. Напуганный, он позвал врача. «Надо сесть в лифт», – сказал врач. И шесть раз кряду Хемингуэй поднимался, спускался, поднимался, спускался, поддерживаемый с одной стороны врачом, с другой – Мондадори. Икота прекратилась. Поправив свой зеленый козырек, он лег спать.

Мы пошли посмотреть выставку старого ломбардского искусства; ничего хорошего, кроме большой заалтарной картины. Сартр рассердился: «Это военное искусство! Вот какая бывает живопись, когда у власти военные!» (Мондадори говорил нам не без лукавого сочувствия: «В течение двадцати лет у нас не было ни искусства, ни литературы…»)

Под вечер, избавившись от Франции и почувствовав облегчение, мы поужинали на Соборной площади. Сартр сказал, что давно уже не ощущал такого спокойствия.

Вторник, 17 – Венеция

Тем не менее я по-прежнему вижу плохие сны и утром спешу проснуться.

Мы выезжаем чуть раньше десяти часов; небо серо-голубое, погода солнечная и влажная: Северная Италия. Обедаем в Падуе. Пьем кофе в кафе, которое славится как самое большое в мире. Я купила газету. На первой странице: Надь расстрелян, Малетер тоже и еще двое других. «Не надо больше покупать газет!» – говорит Сартр, все его спокойствие улетучилось.

Венеция: в десятый, в двенадцатый раз? Мило привычная. Прелестные комнаты в «Каваллето». Сартр заказывает «три чая» и располагается работать.

Пятница, 20 июня Мне очень нравится моя комната с игрой света и тени на потолке и batti-becco [51] гондольеров. Но до сегодняшнего утра я работала плохо, в основном только читала, я была очень усталой. Этим утром я решила погрузиться в работу. Мне следует заставить себя писать по десять страниц в день чернового наброска. В конце каникул у меня будет материал, целая куча «заготовок», на которых я смогу что-то выстроить. Столько нужно собрать воспоминаний, что это единственный, как мне кажется, метод. Перечитав с начала до конца «Гостью», я записала свои мысли об этой книге. В ней я почти слово в слово нахожу те вещи, о которых говорю в «Воспоминаниях», и другие, те, что обнаруживаются в «Мандаринах». Да, – тут, впрочем, нечего смущаться – все всегда пишут только свои книги.

Суббота, 21 июня

Письма. Одно от римлянки, замужней женщины, матери двоих взрослых детей, она боролась с фашизмом, активно работала в компартии, ее сразила расправа над Надем, и она жалуется на свою жизнь: нечего делать, и нет возможности ни на что повлиять. Сколько корреспонденток твердят мне: «Как ужасно быть женщиной!» Нет, я не ошиблась, написав «Второй пол», для этого у меня даже было гораздо больше оснований, чем я думала. Из отрывков писем, полученных после выхода этой книги, можно составить удручающий документ.