Такова торпедная жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Рудольф Гусев cтр.№ 62

Мы досмотрели спектакль и пошли к своим «брошенным» дочерям — Ольге и Татьяне, которые все это время пугали друг друга бабой Ягой.

Недавно он мне снова предложил: «Помянем Юру Москалева», — но налил себе малинового сока. Я изменять традиции не стал, однако дозу существенно уменьшил. Потом мы разговорились о прошедшей, вернее пролетевшей военно-морской службе, и оказалось, что в памяти Лариона осело много смешного, ироничного и, конечно, поучительного из области минно-торпедного бытия. Более того, эти сюжеты с одной стороны иллюстрировали его служебный путь наверх из мест отдаленных в морскую столицу страны — в Ленинград. А с другой, лишний раз раскрывали закулисный «быт» торпедной жизни, что и является предметом нашего внимания. Попасть служить в столицу — в первую или вторую — заветная мечта многих офицеров. Не всех, конечно. Сказать, что я не встречал офицеров, не желающих служить в Москве или в Ленинграде, было бы неправдой. Одним из них был капитан 1-го ранга Юрий Георгиевич Воробьев. Провожая меня в академию в 1970 году вместе с торпедным отделом МТУ в ресторане Морского вокзала, он наставлял: «Служба в Москве — это кто кого заложит и кто кого подсидит. Не стремись туда. Будешь сидеть и оглядываться. И все дела. Это не для меня». Будучи коренным ленинградцем и даже имея шестнадцать квадратных метров жилплощади где-то на Загородном, как гарантийный пропуск, он остался во Владивостоке. Навсегда. Приморские женщины его очень любили. Ну, куда от них в столицу. Отметим мимоходом, что о службе в Москве Юра знал понаслышке и потому, конечно, ошибался.

Ларион тоже мог бы завершить службу и остаться во Владивостоке. Город ему нравился, служебное положение было прочным. В Минно-торпедном управлении, на базах оружия он зарекомендовал себя отличным специалистом. Тревожило состояние здоровья родителей, оставшихся на Обводном канале. Кто будет нянчиться с ними перед их финишем? До этих ли мелочей стране, которая думает о светлом будущем сразу всего человечества? Хотя никто никогда не просил перевода поближе, например, к «хутору близ Диканьки», чтобы быть рядом со стареющими родителями. Просились разве что в Москву, в Ленинград, в Киев. Но это к слову.

Ларион стал подумывать о Ленинграде, когда появились шансы эти планы реализовать. Не раньше. На пути в столицу всегда стоит ряд шлагбаумов для того, чтобы по закону пропустить или по закону отказать. Хорошо, когда откуда-то сверху раздастся: «Пропустите. Я его знаю». Путь наверх непредсказуем. А голос сверху нужно заслужить. У Лариона был не лучший старт — в береговую часть. Без корабельного стажа один путь — в ортодоксальные минеры. Далее, пришлось менять начальную специализацию. Да и вообще, первые четыре года службы мало что дали для кругозора. Потому и финиш был средним. Ларион не стал ученым, а воинского звания «капитан 2-го ранга» ему изначально казалось вполне достаточным для карьеры. Не все мы оказываемся востребованными для большего. Период вынужденных стремительных назначений, когда капитан-лейтенанты становились во главе центральных управлений, слава Богу, миновал. Ларион служил не при одном, а при пяти Генсеках, семи министрах обороны и трех Главкомах. Всех их он видел только на портретах и по телевизору. Они Лариона не видели вовсе. Но по случаю различных государственных торжеств не забывали о нем. Его широкая грудь покрыта разноцветными медалями, врученными от их имени, как пуленепробиваемой кольчугой. Вряд ли в истории Вооруженных сил будет еще такой период страсти «руководства» к этой «нумизматике». Медали вручали сразу всем и непонятно за что: «За успехи в соцсоревновании по случаю…» или «За высокие показатели при выполнении социалистических обязательств в связи с». А вот орденов у Лариона нет. С орденами вообще было сложно. Давали их только за героические дела, ну а начальству — за присутствие. Помнится, был однажды курьезный случай. «Выделили» МТУ орден за успехи в боевой подготовке. Как водится, в курилке строились прогнозы по кандидатуре орденоносца. Перебирали всех передовиков: у кого из них шансов больше. А решилось все просто. Говорили, что когда Михаил Александрович Бродский назвал своего кандидата в Политотделе тыла флота, то его начальник капитан 1-го ранга Голосов сразу же ее отклонил:

— От вас, товарищ Бродский, должен быть кто-нибудь из Средней Азии. Казах. Или киргиз. Есть у вас такие?

— Так точно, есть. Капитан-лейтенант Джаманшалов, казах, но… он только что назначен…

— Никаких «Но»! Не пьет? Его и представляйте!

Но что-то было такое в работе Лариона, что заставляло начальство отмечать его заслуги не по случаю юбилеев и итогов, а за конкретно выполненное дело. Так, у него трое наградных часов: от начальника МТУ, от Командующего Тихоокеанским флотом и от Главкома ВМФ. Но не в часах дело. Бинокль, часы, радиоприемник, электробритва — весь ассортимент щедрот Отечества для военных моряков. Из-за часов Ларион схлопотал себе разве что прозвище от однокашника Валентина Лещенко — часовщик. Но дело здесь в нестандартных формулировках оценки содеянного: «За защиту авторитета Минно-торпедного управления», «За защиту авторитета торпедного оружия». Авторство в формулировке здесь принадлежит, естественно, начальнику Лариона — М. А. Бродскому. Защищать авторитет любого оружия — дело не простое. В процессе эксплуатации все может быть. Проще всего взвалить всю вину и ответственность за происшествие на безропотный металл. А на нем сходятся не только интересы, но и жизни людей. Защищать авторитет оружия сложнее: нужно его знать, любить, уметь эксплуатировать, применять. Для того чтобы критиковать или «пнуть» мимоходом, ничего не требуется, разве что чем выше должность, тем проще. Так что у Лариона была не простая стезя, и конкретная словесная оценка его работы и скромные щедроты только подчеркивают ее важность для минно-торпедной службы. Ведь слова для нас порой дороже всего…

К его рассказам я добавил несколько своих, другие мы подработали вместе. Иначе путь его наверх оказался бы рядом смешных случаев, где он играл бы роль исключительно положительного героя. Ведь к старости мы становимся не только склеротиками, но и… А так он не раз будет бит, ему будет не везти, и он будет не сразу, а постепенно, постепенно набираться опыта. Итак, в путь.

Герман.

Норма Шефа — это тридцать суток без берега. Вид дисциплинарного взыскания — не приведи, Господи. Полная катушка. Тридцать пять суток без берега не бывает. Хотя, кто тебе запретит получить норму Шефа регулярно? Шеф не мелочился. Если проступок не тянул на полную катушку, он не наказывал. Повелевал доложить командиру роты. Те мягкотелостью не страдали. Впрочем, мы здорово забежали вперед.

Училище мы называли Системой, как, впрочем, любой рукотворный порядок. Если экзаменационные билеты лежали в известном нам порядке, это тоже было Системой. Слово Система — было очень ходовым, как сейчас — «блин». И еще одно слово не сходило с нашего языка — «шмат». Это был и кусок мяса «на кости» в баке первого блюда, и краюха хлеба, и чрезвычайное происшествие, и, конечно же, интересный случай. Были, естественно, и производные — шматок, шматик. Но редко. На курсантском жаргоне жизнь в Системе представляла что-то вроде шампура со шматами. Получил норму Шефа — значит отколол шмат, рассмешил роту поздней побудкой — шмат выдал.