Тиберий Ангел замолчал и протянул руку к стакану с водой.
— Вы считаете, что у нас есть общий враг? — спросил Красовски. Эрнст впервые после перерыва в несколько дней услышал его голос.
Ангел вздохнул.
— А вы так не считаете?.. Учтите, что Негропонти больше нет. Их уничтожили. Вы можете легко это проверить средствами своей разведки… Временные фигуры. Выражаю вам сочувствие, генерал: вы лишились главного врага.
У Красовски сузились глаза.
— Можете предложить мне врага получше, господин адмирал?
Взгляд Ангела был почти веселым.
— Негропонти больше нет, — повторил он. — Остались эти… генералы–наместники. Напуганные и жестокие. Остался космофлот, который я позволю себе пока считать нейтральной силой… И кто остался еще? Вам подсказать?
Красовски молчал.
Ангел сделал шаг вперед (офицеры–варяги подобрались).
— Я просил бы каждого из вас ответить на один вопрос, — сказал Ангел очень четко. — Не вслух ответить. Просто самому себе. Как вы себя поведете, если к вам придут и сообщат, что ваш сын — вот лично ваш — признан достойным посвящения Урану?
Он сделал паузу, оглядывая присутствующих. Как птица.
— …Вы об этом не думаете. Вы — все — считаете, что главное выиграть битву, а уж с уранитами вы как–нибудь справитесь. Но все наоборот. Уран — это настоящая сила. Огромная, и совершенно чужая. Нечеловеческая. И если она станет на этой планете главной — вот тогда я действительно позавидую тем, кто успел погибнуть в боях.
Красовски уже пришел в себя. Он спокойно смотрел через очки.
— Я так понимаю, что за этим последует некое предложение? — осведомился он.
Ангел кивнул.
— Последует. И вполне очевидное. Ураниты еще не так сильны, чтобы диктовать здесь любые условия. Особенно после прихода космофлота. Вероятно, я был бы на стороне Негропонти… но Негропонти нет. И я пока что не собираюсь воевать — ни за кого. А вот бои, идущие здесь, надо прекратить немедленно. Просто из ресурсных соображений. Нельзя тратить бог весть на что силы, которые могут в ближайшее время пригодиться для более высоких целей, — он улыбнулся. — Ту сторону можно уговорить на перемирие, я уже проверял. У вас есть очень… веские аргументы. Так, может быть, поразмыслим?..
Шесть часов спустя Тиберий Ангел стоял на открытой галерее рядом с Каспаром, жрецом Урана.
Галерея нависала прямо над морем. Слепцы любили простор.
Рябь бежала по воде. А совсем вдали маячил сторожевик с торчащей в небо зениткой.
— Итак, перемирие заключено?
Тиберий поежился от звука пустого голоса.
— Заключено. Красовски дал себя уговорить не сразу, но он же тоже не идиот, чтобы вести бесконечную войну…
Каспар чуть шевельнул складками мантии.
— Значит, вы соблазнили его идеей союза против нас? Против злобных слепцов, желающих поработить мир?
— Именно так.
— Убедительная приманка… Хотя, полагаю, вы говорили с ним искренне.
Тиберий пожал плечами.
— Искренне всегда проще, сами знаете. Я честно поделился с ним частью своих мыслей. Чтобы убедить его заключить перемирие, этого хватило.
— Да, — сказал Каспар. — Искренность в умелых руках может быть страшным оружием. Со мной ведь вы тоже искренни?
Тиберий наклонил голову.
Каспар, конечно, почувствовал движение.
— Из вас получится император, — сказал он.
— Сначала разбить Ангела, — сказал Георгий. — А потом работать с его бывшими подчиненными. Только так. Если попробуем наоборот, провалим вообще все.
— То есть ты предполагаешь ступенчатое наращивание, — сказал Вин. — Сначала уничтожить Ангела и взять Антиохию хоть под какой–то контроль. Потом, опираясь на этот результат, наладить отношения с той частью группы флотов Ангела, которая сейчас базируется на Пандемос — а она очень мощная — и привести ее под свою руку. И потом всеми этими силами ударить по Токугаве…
— Да.
— Да, — повторил Вин. — Ты читал Одзаву, «Алеуты — Цейлон — Красное море»?
— Читал.
— Тогда ты понимаешь, о чем я хочу сказать. Там описана очень похожая маятниковая операция. Успешная. Но Одзава четко указывает на ограничения. Такая цепочка действий может быть только непрерывной. Малейшее промедление — провал.
— Я это понимаю, — сказал Георгий. — И, если честно, надеюсь только на наш общий талант. Никто лучше космических адмиралов не знает, что историю двигают не массы, а люди…
— Или боги, — сказал Вин.
Георгий поднял на него глаза.
— Ты серьезно?
— Почти…
Георгий покачал головой.
— Интересно, каким богам ты молишься, — сказал он.
— Я почти не молюсь, — отозвался Вин. — Но если уж молиться… В такой ситуации, как наша, поможет только Она, — Георгий по тону понял, что последнее слово — с большой буквы.
— Она?
— Рогатая Богиня.
Георгий совершенно неожиданно почувствовал, как по спине бегут мурашки.
— Рогатая…
— Ее не принято называть по имени. Да и имен у нее… слишком много.
— У вас многие в нее верят?
— Все.
Георгий промолчал, и Вин понял это молчание по–своему.
— Все, — повторил он. — «Область бога» есть в душе у каждого рационалиста… впрочем, поклонение богам тоже может быть рациональным.
— И не страшно?
Вин улыбнулся.
— Еще как страшно. Только Кали страшнее. Хотя есть мнение, что Кали — тоже аватара Рогатой… А у тебя есть любимое божество?
— Деметра, — сказал Георгий.
Вин пожал плечами.
— Тоже связано с Рогатой, — сказал он. — Видишь, все равно придем к ней.
— И она нам поможет?
— Если захочет… Если мы ее убедим… — Вин, казалось, ушел в себя.
Георгий усмехнулся. Вообще–то он избегал размышлений о богах. Хотя, как и любой человек Галактики, знал в глубине души, что они существуют.
Ну, хотя бы в некотором смысле…
— Тебя пытались убить, — сказал он, резко меняя тему.
Вин даже не шевельнулся.
— Неудивительно. Хотя и непродуманно.
— Тебе правда все равно?
Вин, казалось, улыбнулся.
— Нет, конечно. Просто я ведь не вернусь домой. И возвращаться некуда… — Он помялся. — Знаешь, в детстве мне часто снилось беззвездное небо. Представь. И ведь я знал, что это именно небо… — Он замолчал, подбирая слова. — Самый страшный сон, когда я увидел взлетевший в это небо космический скафандр. Пустой, там не было лица… Черный провал под забралом. Тогда я не понял ничего, просто было очень страшно. А сейчас я думаю, что это был первый привет от Нее. И вот… — он опять прервался. — В общем, сегодня ночью этот сон вернулся. Через двадцать шесть лет. И теперь я точно знаю, что пустяков вроде попытки убийства мне бояться не надо.