30 апреля личный состав 1-й РНА (до 1000 человек) вступил в город Фельдкирх. Здесь к армии Смысловского присоединились глава Дома Романовых — великий князь Владимир Кириллович со свитой, эрцгерцог Альбрехт Габсбург-Лотарингский, председатель Русского комитета в Варшаве С. Л. Войцеховский, первые лица вишистской Франции — маршал Анри Петэн и премьер-министр Пьер Лаваль, а также небольшая группа беженцев. Борис Алексеевич согласился взять под свою защиту всех титулованных особ после того, как к нему с просьбой обратился великий князь Владимир Кириллович: «Французы за мной охотятся. Не возьмете ли Вы меня с собой?». Майор вермахта Вениамин Пастушкевич (бывший преподаватель идеологической подготовки в разведшколах Валги, Стренчи и Вайгельсдорфе), пораженный тем, что вместе с армией идет великий князь, обращался к нему «царь» и целовал его руку
[544].
30 апреля Смысловский провел в Фельдкирхе совещание, поставив перед штабом задачу — разработать операцию по переходу швейцарской границы. Как отмечает Фогельзанг, в этот день офицеры, наконец, узнали, что «должны были идти в Лихтенштейн»
[545]. 1 мая части 1-й РНА были переведены в село Нофельс, где ожидали приказа. В течение суток проводилась тщательная разведка приграничной зоны. К концу 2 мая план перехода границы был подготовлен. В памяти 2-го адъютанта Смысловского, Георгия Неронова, этот день запомнился таким:
«2 мая 1945 г. Части Армии подошли к Швейцарской границе и расположились в селе Нофельс. Ночью намечен переход границы княжества Лихтенштейн. Вечереет. По частям отдан приказ не отлучаться. Командующий Армии выходит с двумя адъютантами из штаба отдохнуть и направляется в расположение частей. В автопарке кипит работа. Все машины должны быть на ходу. Идем вдоль расположений частей. Все заняты пересмотром и упаковкой своего скудного багажа. Настроение невеселое. Выходим на окраину села к берегу Рейна. Нас обгоняет машина с офицером для поручений, отправляющимся в Фельдкирх за Великим Князем. Германский офицер, занимающий оборону на данном участке, увидев издали генеральские красные отвороты, спешит навстречу с рапортом. Генерал обменивается с ним несколькими фразами, затем, взглянув на часы, быстро возвращается в штаб. Там уже ожидают с докладом офицеры, производившие днем разведку границы. Вызывается Начальник штаба. Через несколько минут выходит Нач. Штаба и приказывает собрать гг. офицеров. Значит, окончательное решение принято. Завтра прекращается наша вооруженная борьба»
[546].
Рассказывая о последнем дне перед выходом в Лихтенштейн, Г. П. Неронов, по личным соображениям, не говорил о неприятных инцидентах, происходивших в 1-й РНА в течение всего марша, а также о том, какие отношения сложились у Смысловского с начальником штаба и некоторыми офицерами. Позволим себе остановиться на этих моментах, так как они имеют большое значение в деле объективного освещения истории 1-й РНА.
Коснемся, в первую очередь, личности Генерального штаба полковника Сергея Николаевича Ряснянского. Скажем сразу: мы выносим за скобки все предыдущие заслуги этого офицера Русской императорской армии и участника Белого движения на Юге России, так как к указанной теме они не имеют ни малейшего отношения
[547]. К тому моменту, когда Ряснянский поступил на службу в 1-ю Русскую национальную армию германского вермахта, ни о какой доблести речь уже не шла. Во время Второй мировой войны этот человек ничем особенным себя не проявил, настоящего фронтового опыта (не говоря уже о разведывательном) он не имел. Уровень профессиональной подготовки Ряснянского (с 1939 г. гражданина Венгрии) давно оставлял желать лучшего. От того прославленного офицера, каким его рисуют некоторые историки, мало что осталось. Только благодаря Смысловскому Сергей Николаевич получил должность начальника штаба в 1-й восточной группе фронтовой разведки.
Слева направо: Г. Неронов, И. Смысловская, Б. Смысловский, В. Бюхель, А. Рогожников, Г. Клименко, А. Руссов. Лихтенштейн, пансион «Вальдек». 1945 г.
Борис Алексеевич возлагал немалые надежды на Ряснянского, как на известного генштабиста, знакомого с разведывательной работой, рассчитывал на его знания и опыт. Однако все вышло иначе.
Так называемые критические свидетельства Ряснянского, написанные им через 10 лет после войны, представляют собой набор необъективных и порою лживых измышлений, основанных на личной неприязни и зависти Сергея Николаевича к Смысловскому.
Например, утверждения Ряснянского, что армия Бориса Алексеевича состояла из «полуодетых и полуободранных людей», в количественном отношении не превышала 500–600 человек, присланных немцами в качестве парашютистов (а также группы остарбайтеров, штаба из 30 военнослужащих, запасной части из 50 человек, женщин и детей)
[548], далеки от действительности. Из воспоминаний Генриха Блюмера — доверенного лица Смысловского — известно, что части 1-й восточной группы фронтовой разведки в численном отношении составляли около 3 тыс. человек (те же самые данные приводят лихтенштейнские историки Клаус Гримм и Петер Гайгер)
[549].
Сомневаться в данных, приведенных Блюмером, нет смысла. Многие германские соединения образца марта — апреля 1945 г. имели примерно такую же численность. Так, в составе XI танкового корпуса СС, представленного в последние недели войны самыми разношерстными формированиями, действовали танковая дивизия «Мюнхеберг» в составе 2867 человек и панцергренадерская дивизия «Курмарк» численностью 2375 человек
[550]. Смысловский же, когда создавал свою армию, находился в относительно выгодных условиях: численность личного состава его соединения на конец марта вполне могла достигать 6000 человек
[551].