Солдаты и офицеры 1-й РНА, несмотря на множество проблем с вооружением, обмундированием и продовольствием, были неплохо подготовлены к маршу. Такой вывод можно сделать из воспоминаний лейтенанта Михаила Сохина. Он отмечал: «Мы были в высшей степени хорошо вооружены…»
[552].
Слева направо: Г. Неронов, сотрудник лихтенштейнской полиции, Г. Клименко, И. Смысловская, Б. Смысловский, А. Рогожников, А. Руссов. Гемпин, Лихтенштейн, 3 мая 1945 г.
Разумеется, когда 1-я РНА готовилась войти в Лихтенштейн, внешний вид и морально-психологическое состояние военнослужащих были далеки от идеального. Но подобный вид имели тогда многие немецкие формирования, причем некоторые из них и вовсе представляли убогое зрелище. Например, историк Р. Кросс дает потрясающую картину разложения вермахта в апреле — мае 1945 г.: «Дороги были забиты немецкими войсками, готовыми сдаться первому попавшемуся американскому солдату. А в тылу поднимали пыль длинные колонны военнопленных, зачастую под командованием своих же собственных офицеров. Пар поднимался от их взмокших от пота шинелей. Никто не обращал на этих людей внимания, и никто из них далее не пытался бежать»
[553].
В армии Смысловского, действительно, были полуодетые и полуободранные люди, но это после того как личный состав завершил тяжелейший марш и пересек границу княжества.
Пристрастными являются утверждения Ряснянского о полной неспособности подчиненных Смысловского к боевым действиям
[554]. На основании чего Сергей Николаевич пришел к таким выводам, из его записок понять сложно. Для определения боеспособности — особенно разведывательных частей, имеющих свою специфику, — ему следовало, по меньшей мере, подробно сказать, имели ли офицеры и солдаты опыт боевых действий, насколько хорошо они знали свое вооружение, специальные средства и т. д. Но Ряснянский ограничился обобщением, рассказом о неких людях, присланных в качестве будущих парашютистов. Между тем, в 1-й РНА были военнослужащие, прошедшие специальную подготовку, принимавшие участие в боевых действиях в составе особых подразделений и команд, выполнявшие специальные задания.
К примеру, весьма показательна в этом смысле биография Георгия Клименко, начавшего карьеру разведчика с должности переводчика при местной комендатуре. За годы войны Георгий Владиславович не раз выполнял задания СД и абвера, участвовал в антипартизанских операциях, когда служил в 1-й Русской национальной бригаде СС «Дружина», получил несколько тяжелых ранений (в частности, в одном из боев осколками танкового снаряда ему раздробило кость правой ноги, от чего он до конца жизни хромал)
[555]. В 1945 г. обер-лейтенанту Клименко исполнилось 23 года, а боевого разведывательного опыта у него было куда больше, чем у Ряснянского.
Более того, костяк офицерского состава 1-й РНА составляли бывшие сотрудники Зондерштаба «Р», давно работавшие со Смысловским. Здесь можно вспомнить таких специалистов, как Борис Золотун, Алексей Хоментовский, Рихард Бенц, Сергей Каширин, Георгий Неронов и др. Опыт их подготовки был высокий, и они им делились с рядовыми и унтер-офицерами, проходившими интенсивные разведывательные курсы.
Говоря о личном составе частей Бориса Алексеевича, обратим внимание на то, что основу его армии составили те военнослужащие, которые еще до создания 1-й PHА обучались в Вайгельсдорфе и Эшенбахе. С августа 1944 г. по январь 1945 г. через одну Вайгельсдорфскую разведывательную школу прошло от 1,5 до 2,5 тыс. человек. И это не считая разведывательных подразделений и диверсионных групп, обучавшихся по отдельной программе или уже действовавших на Восточном фронте.
Еще в Вайгельсдорфе Смысловский приступил к подготовке кадров для ведения повстанческих действий на территории Восточной Европы и СССР. В Эшенбахе эта работа продолжилась. Для ведения партизанской войны, как и положено в таких случаях, отбирались люди, имевшие боевой опыт и ходившие за линию фронта. В апреле 1945 г., когда проходило формирование 1-й РНА, у Смысловского, безусловно, имелись подготовленные боевые кадры, в противном случае запланированный отход в Лихтенштейн не имел бы шансов на успех.
Откровенно лживыми являются заявления Ряснянского о том, что в течение второй половины апреля Смысловский дважды хотел избавиться от подчиненных. В первый раз, когда он якобы сообщил о желании германского командования отправить строевой состав в чешские горы для партизанских действий, а второй — когда он якобы пытался убедить офицеров в необходимости сдаться французским войскам в Западной Баварии. Обе «инициативы» якобы отвергли офицеры штаба ввиду их несуразности
[556].
Во-первых, возмущение Ряснянского по поводу желания германского командования направить части 1-й PHА в чешские горы для ведения партизанских действий может только удивлять. Возникает ощущение, что Сергей Николаевич так и не понял, где он оказался. Ведь это была не служба в пограничной страже в Королевстве СХС, не работа в должности преподавателя военных наук в Николаевском кавалерийском училище в Белой Церкви, а служба в должности начальника штаба 1-й восточной группы фронтовой разведки особого назначения Генерального штаба ОКХ, часть личного состава которой как раз готовили для повстанческих действий. Сам Ряснянский носил псевдоним «Репнин» и обязан был выполнять указания, поступавшие от органов немецкой разведки и своего командира
[557].
Во-вторых, Смысловский совершенно не собирался сдаваться в плен. Как пишет Фогельзанг, «Хольмстон не хотел капитулировать перед американцами или французами так как была слишком велика вероятность, что его сдадут Красной армии»
[558].
Помимо этого, Борис Алексеевич, державший при себе двух польских и одного английского офицеров, продумывал варианты, как их лучше использовать, чтобы найти для своей армии убежище. Смысловский планировал отправить их вместе с Блюмером в Швейцарию для установления контакта с англичанами. Но в Меммингене он отказался от этого плана, так как возникли трудности с переходом границы. К тому же, как вспоминал Генрих Блюмер, если бы не удалось проскочить в Лихтенштейн, три иностранных офицера могли бы выступить посредниками в переговорах с американцами или французами
[559].