Смерть в Венеции - читать онлайн книгу. Автор: Томас Манн cтр.№ 17

Господин Хильдебрандт благозвучным голосом заговорил об английских песнях. Это был крайне солидный и отменно одетый в черное мужчина с крупной головой кесарей и уверенными повадками – придворный актер, прекрасно образованный, с обширной эрудицией и утонченным вкусом. За серьезными разговорами он любил покритиковать Ибсена, Золя и Толстого – ведь они все преследуют предосудительные цели; но сегодня любезно снизошел до обсуждения незначительного предмета.

– Возможно, господам известна прелестная песня «That’s Maria!» ^[6]… – сказал он. – Она несколько пикантна, но воздействие оказывает необычайное. Кроме того, можно знаменитую… – И он предложил еще несколько песен, относительно которых в конечном счете была достигнута договоренность, а госпожа Хильдебрандт изъявила желание их спеть.

Молодому художнику, господину с низко опущенными плечами и светлой бородкой клинышком, была поручена пародия на фокусника, а господин Хильдебрандт возымел намерение представить знаменитых мужей… Короче, все развивалось как нельзя лучше, и, казалось, программа уже составлена, как вдруг снова взял слово господин асессор Витцнагель, которого отличали обходительные жесты и дуэльные, со студенчества, шрамы.

– Все это прекрасно, господа, и в самом деле обещает быть увлекательным. Однако осмелюсь высказать одно замечание. Сдается мне, нам чего-то недостает, а именно главного номера, блистательного, гвоздя, кульминации… чего-то совсем особенного, ошеломительного, шутки, которая довела бы веселье до апогея… Словом, на ваше усмотрение, определенных мыслей у меня нет, но чувство говорит мне…

– А в принципе верно! – послышался у камина тенор господина Лойтнера. – Витцнагель прав. Главный заключительный номер был бы весьма желателен. Давайте подумаем… – И несколькими энергичными движениями поправив красный ремень, он внимательно осмотрел собравшихся. Выражение его лица было и впрямь симпатичным.

– Ну что ж, – заметил господин Хильдебрандт, – если не угодно воспринимать знаменитых мужей как кульминацию…

Все согласились с асессором. Самый шутливый, главный номер желателен. Даже адвокат покивал и тихо сказал:

– И вправду – что-нибудь непревзойденно веселое…

Все погрузились в раздумья.

И вот в конце этой паузы, длившейся примерно минуту и прерываемой лишь негромкими задумчивыми восклицаниями, произошло странное. Амра сидела, откинувшись на подушки оттоманки, проворно и усердно, как мышь, грызла острый ноготь маленького мизинца, а лицо ее приняло весьма своеобразное выражение. У рта залегла улыбка, отсутствующая, почти безумная улыбка, свидетельствующая о болезненной и вместе с тем жестокой похотливости, а глаза, очень широко открытые и очень пустые, медленно обратились к камину, где на секунду задержались во взгляде молодого музыканта. Однако затем, опустив руки на колени, она рывком, всем туловищем наклонилась к супругу, адвокату, впилась в него тягучим, цепким взглядом, причем лицо ее заметно побледнело, и густо, медленно произнесла:

– Кристиан, я предлагаю, чтобы под конец ты вышел в красном шелковом детском платьице, как певичка, и что-нибудь станцевал.

Эффект от этих немногих слов был невероятным. Только юный художник постарался добродушно рассмеяться, господин же Хильдебрандт с каменно-холодным лицом решил почистить рукав, студенты закашлялись и принялись неприлично громко использовать носовые платки, госпожа Хильдебрандт сильно покраснела, что случалось не часто, а асессор Витцнагель просто сбежал за бутербродом. Адвокат в мучительной позе замер на низком кресле и, осмотревшись по сторонам желтым лицом, с испуганной улыбкой пробормотал:

– Но, Боже мой… я… вряд ли способен… не то чтобы… простите меня…

Беспечность на лице Альфреда Лойтнера куда-то пропала. Он приобрел такой вид, как если бы немного покраснел, и, вытянув голову, смотрел в глаза Амры – смущенно, непонимающе испытующе…

Та же, не изменив своей требовательной позы, так же настойчиво продолжала:

– И, Кристиан, ты должен спеть песню, которую сочинит господин Лойтнер, а он будет аккомпанировать тебе на фортепиано; это будет грандиозная и самая эффектная кульминация нашего праздника.

Воцарилась пауза, гнетущая пауза. Затем, однако, совершенно неожиданно произошло удивительное, а именно: словно заразившись, увлекшись, возбудившись, господин Лойтнер сделал шаг вперед и, дрожа от своего рода внезапного восторга, быстро заговорил:

– Боже мой, господин адвокат, я готов, я заявляю о своей готовности что-нибудь для вас сочинить… Вы должны спеть, должны станцевать… Да это единственно возможная кульминация праздника… Вот увидите, вот увидите – это будет лучшее из того, что я сделал и когда-либо сделаю… В красном шелковом детском платьице! Ах, ваша супруга художница, художница, говорю я вам! Иначе ей бы такое и в голову не пришло! Скажите «да», умоляю вас, соглашайтесь! Я такое напишу, такое сделаю, вот увидите…

Тут все разрядилось, все пришло в движение. Из недоброжелательства или вежливости – все навалились на адвоката с просьбами, и госпожа Хильдебрандт зашла так далеко, что голосом Брюнхильды громко-громко сказала:

– Господин адвокат, вы ведь вообще-то веселый, занятный человек!

Однако и сам он, адвокат, нашел теперь слова и, хоть еще слегка желтый, с высоким коэффициентом решительности произнес:

– Но послушайте, господа, что же мне сказать? Я не гожусь, поверьте. У меня мало комического дара, да и помимо того… короче, нет, к сожалению, это невозможно.

Он отпирался с непоколебимым упрямством и поскольку Амра больше не вмешивалась в дискуссию, поскольку она с довольно отсутствующим видом снова откинулась на подушки и поскольку господин Лойтнер тоже больше не сказал ни слова, а лишь с пристальным вниманием уставился на арабески ковра, господину Хильдебрандту удалось направить разговор в другое русло, и скоро общество разошлось, так и не придя к какому-либо решению по последнему вопросу.

Вечером того же дня, однако, когда Амра отправилась спать и лежала с открытыми глазами, тяжелым шагом вошел ее супруг, пододвинул к кровати стул, опустился на него и тихо, нерешительно заговорил:

– Послушай, Амра, честно говоря, меня одолевают сомнения. Если сегодня собрание натолкнулось на мой слишком резкий отказ, если я огорчил его, видит Бог, я не имел такого намерения! Или ты серьезно полагаешь… прошу тебя…

Амра мгновение помолчала, и брови ее медленно вдавились в лоб. Затем она пожала плечами и сказала:

– Не знаю, что тебе ответить, друг мой. Ты повел себя, как я совершенно от тебя не ожидала. В невежливых выражениях ты отказался поддержать программу своим содействием, в чем – и это может тебе только польстить – все усматривали необходимость. Ты, выражаясь мягко, сильно всех разочаровал и грубой неучтивостью испортил праздник, в то время как твой долг хозяина велит…

Адвокат опустил голову и, тяжело дыша, произнес: