Эмиль Гилельс. За гранью мифа - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Гордон cтр.№ 52

Выступать в тот вечер должны были Э. Гилельс и И. Безродный.

Я, как руководитель группы, не знал, что делать. Все ужасно устали, и сказать людям: „Играйте!“ — я не мог. Посмотрел на Гилельса… Он подумал и произнес: „Поехали!“ Едва мы вошли в зал, англичанин-распорядитель объявил: „Они приехали и будут играть!“ Зал ответил ему громом оваций. Гилельс попросил: „Дайте только чашечку кофе“, — выпил кофе, вышел на сцену и заиграл Appassionata. Это было чудо!»

Остался и еще след лондонской эпопеи. В группу наших посланников входил и Константин Федин. Он записал в дневнике: «Лондон. 29.XI.1952 год. Мы садимся (почти аварийная посадка самолета. — Г. Г.) в половине второго пополудни 29 числа, а ровно в три часа — начало концерта в Фестиваль-холле, в котором выступают Безродный и Гилельс, — и никто, кроме этой пары, еле волочащей ноги после подъемов и посадок в течение двух суток!.. Музыканты пробуют отказаться (новый штрих. — Г. Г.), но не тут-то было; все билеты проданы, 3 тысячи человек ожидают, а концерт уже один раз отменялся из-за нашего опоздания. Из аэродрома до концертного зала час езды… Артисты едва успевают переодеться. Зал терпеливо ждет, — публику оповещают, что концертанты только что с самолета, и это производит впечатление…

Безродный три дня носил скрипку в футляре, Гилельс не подходил все это время к роялю. Но концерт должен состояться, и он состоялся…

Редко так проходят концерты, как прошел этот сумасшедший концерт в Лондоне: три тысячи прохладных англичан неистовствовали… „Аппассионата“ была сыграна блестяще… Для славы русского исполнительского искусства эта суббота в Лондоне очень много сделала».

После Лондона — Глазго. Сначала речи, «потом, — продолжает Федин, — все мы очищаем поле для Гилельса. Игра его искупает, более или менее, наши грехи, — зал слушает музыку, явно удивленный ее силой по сравнению с несколько маломощным прологом митинга».

После Глазго — Манчестер, снова Лондон, потом Бирмингем, Эдинбург, опять Лондон… Кроме «Аппассионаты» — 32 вариации Бетховена, Чакона Генделя, Соната B-dur KV 570 Моцарта, два этюда Скрябина, пять «Мимолетностей» Прокофьева, Полонез As-dur Шопена, Концерт № 1 Чайковского; не все программы, к сожалению, сохранились.

Приезды Гилельса в Лондон были многочисленны и «результативны». Англия помнила это.

1954 год. Париж.

Легко ли было «приручить» легендарный город?! Вспоминаются слова Бориса Зайцева:

«С давних пор сколько горячих, молодых голов в Париж являлось, сколько сердец, полных тщеславия и ощущения силы, даровитости… Завоевать Париж — завоевать мир. Париж и мир жестоко смалывали в порошок тысячи, но единицы все же возносились — и тогда уж это, правда, была слава».

Гилельс вышел на завоевание Парижа — и его победа была полной.

На первом же концерте — в знаменитом Зале Плейеля — переаншлаг: люди с боем осаждали зал, толпы остались на улице, те, кто сумели проникнуть — законно и не совсем, — разместились на эстраде, стояли у дверей… Конечно, слава Гилельса определила его приезд; можно предположить, что многие еще помнили его выступления 16 лет назад, когда он, в 1938 году, как победитель Брюссельского конкурса «транзитом» играл в Париже.

К слову. Публика, за неимением мест расположившаяся на эстраде, — картина, ставшая привычной для гилельсовских концертов. О более поздних годах вспоминает Татьяна Николаева: «…Он концертировал в Париже, я прилетела в день концерта, достать билет было уже, конечно, невозможно. Он меня пригласил. В числе тех, кому не хватало мест в зале, я сидела прямо на сцене. И впервые наблюдала, как непосредственно воздействует на слушателей мощь гилельсовского искусства».

Но вернемся к первому концерту. В программе: Третий концерт Бетховена, Третий — Прокофьева и Первый — Чайковского. Дирижировал Андре Клюитенс. Через месяц, вернувшись в столицу после выступлений в других городах Франции, Гилельс «прибавил» к этим трем концертам и Пятый Бранденбургский концерт Баха.

Сольная парижская программа включала в себя Сонату B-dur KV 570 Моцарта, Сонату b-moll Шопена, три прелюдии и фуги Шостаковича, «Мимолетности», Токкату и Марш из «Трех апельсинов» Прокофьева. Были сыграны также этюд «Сложные арпеджио» Дебюсси и этюд «Кампанелла» Листа.

Успех редкий. Газеты с трудом подбирали эпитеты: «Крупнейший пианист мира», «Первый пианист мира»…

С Францией у Гилельса установились «доверительные» отношения. Он любил играть там, а публика, в свою очередь, нетерпеливо ждала его приездов, считая «паузы» слишком затянувшимися. Впрочем, это относится ко многим странам… Слушатели трогательно выражали свои чувства: цветы, подарки, письма…

На одном из концертов в Париже Гилельсу была передана записка: «Спасибо, что приехали сюда, мы Вас так ждали. Порадуйте нас — сыграйте прелюд Баха-Зилоти. Никто, кроме Вас не играет так, как играл Зилоти.

Для нас, его учеников, Ваш концерт — праздник».

Париж, Франция много значили в жизни Гилельса. У него сложились дружеские отношения с виднейшими представителями французской культуры. Обо всем не скажешь, — лишь беглый набросок.

Прежде всего, должна быть названа глава французской фортепианной школы, старейшина французских музыкантов, друг и сподвижник Габриэля Форе, Клода Дебюсси, Мориса Равеля — Маргерит Лонг. Казалось бы, многое могло разделять этих двух музыкантов разных поколений, несхожих судеб, различных культур. Но между ними — редкостное взаимопонимание и взаимоуважение. Они всегда старались выкроить время для встреч, бесед, для «обмена опытом».

Маргерит Лонг не скрывала своего восхищения Гилельсом. На следующий год после знакомства с ним Лонг приехала в Москву. Состоялась ее встреча с коллективом консерватории; это было в Малом зале. На сцене — Гилельс, среди музыкантов, принимавших ее. В зале «живо заинтересовались рассказом М. Лонг о французском фортепианном искусстве, об особенностях исполнения отдельных сочинений, — вспоминает К. Аджемов. — Когда был задан вопрос о 2-м концерте Сен-Санса, Маргерит Лонг воскликнула: „У Вас великий Гилельс, он — идеальный исполнитель этого концерта!“»

Сохранились ее письма; некоторые, к сожалению, не датированы. Но я предупредил: буду говорить, «путая» годы, в целом.

Вот Лонг не смогла сдержать своих чувств — под свежим впечатлением она садится за письмо Гилельсу: