Записки беспогонника - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Голицын cтр.№ 3

А семья моя — жена Клавдия Михайловна и два сына — Гога 1935-го и Миша 1936-го года рождения — жили в Москве. Жене очень не хотелось расставаться со своей весьма многочисленной родней, и ко мне она приезжала только на лето, как бы на дачу, и привозила сыновей, а осенью вновь меня покидала.

Так прошло три года. Осенью 1940 года строительство Куйбышевской ГЭС было прикрыто. В то тревожное время, тогда в Европе вовсю бушевала мировая война, нашему государству была не по плечу столь грандиозная стройка. Правительство решило строить несколько малых гидростанций на севере, на Волге, на Оке и Клязьме.

Так я попал в деревню Погост, в 4-х километрах от города Коврова Владимирской области, где на реке Клязьме началось строительство ГЭС, раз в пятьдесят менее мощной, нежели Куйбышевская. Строили, как и везде в нашей стране, силами заключенных.

Я занимал должность инженера-геодезиста при геологической партии. Под началом у меня находились два обалдуя-техника, которым ничего самостоятельного нельзя было доверить; реечниками у нас бегали погостовские мальчишки.

С весны 1941 года изыскательские работы начали расширяться. Под ведением нашей бурпартии оказались намеченные площадки никогда не построенных ГЭС, не только близ Коврова, но и на притоках Клязьмы — Уводи и Теве, а также близ Вязников и близ Гороховца.

Меня назначили начальником отдельного топографического отряда, значительно прибавили зарплату (только на словах, приказ был задержан отделом кадров), в помощь обещали прислать двух квалифицированных инженеров или техников.

Той же весной моя семья наконец переехала ко мне в Погост, и мы зажили в светелке у некоей разбитной бабенки Блиновой Евдокии Борисовны. Вечерами я наслаждался прогулками и играми со своими мальчиками, жена готовила вкусные обеды, за которыми я непременно пропускал по рюмочке настойки собственного изготовления.

Тогда же я послал разработанный мною, на основании еще куйбышевского опыта, ускоренный метод плановой привязки геологических выработок. Мою пояснительную записку с чертежами и формулами горячо поддержал в Москве главный геолог Главгидростроя Всеволод Вячеславович Сахаров — сын хорошо известного в транспортных кругах инженера-путейца Вячеслава Викторовича Сахарова, в изыскательской партии которого я работал еще в 1930–1931 годах на Кавказе.

Теперешний наш начальник партии Альшанский Николай Владимирович несколько косо смотрел на мои рацпредложения, догадываясь, что я ищу предлога для командировки в Москву. Признаться, он был прав.

Николай Владимирович — плотный, пожилой человек с седой козлиной бородкой — не так давно сидел по известной статье. Я его знал еще по Дмитрову и Куйбышеву, но попал к нему в подчиненные только теперь. Был он замкнут и холоден и большой формалист, но вполне порядочный и благородный человек.

Тогда же я задумал писать пьесу «Московская квартира». Опус мой выходил совсем плохим, но я этого не замечал и, окрыленный мечтами, не ленился вставать в 5 утра, шел в контору и там «творил». Все видели, какой я молодец, как рано приступаю к работе, и меня произвели в стахановцы.

Такова вполне мирная трудовая обстановка, в которой я жил и работал в то лето близ сосновых берегов тихоструйной Клязьмы. Казалось, судьба начинала мне улыбаться.

По моей просьбе Николай Владимирович послал официальный вызов на работу сестре Дусе — Евдокии Михайловне Голочевской. Муж ее — член партии с 1917 года, участник Гражданской войны, человек мною глубоко уважаемый, был арестован еще в 1936 году и исчез, а жена с дочкой Валечкой попали в ссылку в Сибирь. Теперь, в первых числах июня, они приехали, но Дуся пока решила месяц отдохнуть. Помогая ей приехать, я мечтал создать для своей жены дополнительный предлог, дабы удержать ее у себя.

Мне вспоминаются две поездки в начале июня: одна — в Гороховец, другая — в Вязники. Впоследствии я часто думал о тех поездках, они слились в моих воспоминаниях в единое, солнечное сияние: чудесные города со многими церквами, синие лесные дали и Клязьма, блистающая на солнце…

Однако была существенная разница в тех двух поездках. Из первой я вернулся в совершенно пустом скором московском поезде. Когда же я захотел повторить этот свой обратный маршрут и пришел на вокзал, то увидел возле кассы толпу народа. Оказалось, что уже три дня не давали на Москву билетов. Пришел состав, переполненный военными. Я вынужден был вернуться в Ковров поздно вечером рабочим поездом.

Почему произошла такая разница обстановки на поездах — я тогда не понял, так же как никто — ни в нашей изыскательской партии, ни во всей стране — не поняли «Сообщения ТАСС», появившегося в те дни в газетах и говорившего о концентрации германских войск близ нашей западной границы, якобы «для маневров».

Числа 18 июня моя жена уехала в Москву, повезла показать старшего сына врачам, а также за продуктами. Очень не хотелось мне ее отпускать; уехала она с величайшим трудом.

Наконец, наступил тот выходной день, мирный, солнечный, о котором столько написано и, наверное, еще много будет написано.

С утра вместе с Дусей отправился я в город. Предстояло кое-что закупить, а главное, переговорить по телефону со старшей сестрой жены Можаровской Полиной Михайловной — женой известного изобретателя вооружения самолетов. Мы собирались подробно с ней договориться — как организовать переезд ее семьи к нам на дачу. Переезд предполагалось совершить на легковой машине; мы хотели ее доверху нагрузить продуктами, которых в Москве было куда больше, чем в Коврове.

— Ты слышала новость? — окликнула девушка подругу.

Мы равнодушно прошли дальше. Известно, какие безделицы сообщают девушки друг другу.

— Знаешь, что случилось? — спрашивал юноша старика.

Но они остановились разговаривать слишком далеко.

— Сергей Михайлович, вы слышали, что говорил Молотов по радио?

Меня остановил Сашка — наш бурмастер, весельчак и балагур, типичный урка, еще подростком попавший в лагеря за хулиганство, дважды оттуда бежавший и в конце концов после освобождения поступивший к нам на работу. У нас его очень любили.

— Нет, а что?

И Сашка в двух словах рассказал то, о чем тогда говорил весь мир.

Мы пришли на телефонную станцию, увидели там Николая Владимировича, ожидавшего разговора с Москвой. Ужасная весть подтвердилась.

Только через два часа меня соединили с Полиной.

— Ну как? Вы не отменяете ваш приезд? — спросил я.

— Нет. А почему я должна отменять? — В голосе Полины слышалась обида.

Как видно, она считала начавшуюся войну вроде Хасана или финской. Где-то там бомбят, а у нас по-прежнему спокойно.

Однажды я видел, как на фабрике вдруг выключили ток. И однако в силу инерции все маховые колеса, трансмиссии, станки продолжали некоторое время вертеться с прежними скоростями.

Наверное, нашу страну в первые дни войны можно было сравнить с такой фабрикой. Жизнь как будто вертелась по-прежнему, но, однако, чувствовалось что-то не то в работе механизмов.