– Привет! – и помахал приветственно рукой.
Но не успел он сделать и пяти шагов по направлению к ней, как девочка повернулась и, как испуганный зверек, бросилась бежать той же тропинкой, по которой пришла сюда.
– Постой! – выкрикнул он.
Но она, разумеется, не остановилась, а когда он подошел к открытому пространству между деревьями, ее уже и след простыл. Даже если он сейчас отправится и найдет девочку, подумал Себастьян, ничего путного из этого не выйдет. Она не понимала английского языка, а он не говорил по-итальянски. С угрюмым видом Себастьян пошел в сторону дома.
Когда он вошел, ему не попался навстречу никто из слуг, и из гостиной не доносилось ни звука. Слава богу, горизонт оказался чист. Почти на цыпочках он пересек вестибюль и стал подниматься по лестнице. Но на последней ступеньке остановился. Он уловил какой-то шум. Где-то за одной из закрытых дверей шел оживленный разговор. Двигаться вперед и преодолеть это невидимое препятствие или отступить? Себастьян все еще не мог ни на что решиться, когда дверь комнаты, прежде служившей спальней бедному дяде Юстасу, резко распахнулась и из нее вышла старая миссис Гэмбл, прижимая одной рукой к груди собачонку, в то время как за другую ее держала миссис Окэм. За ними следовало бледное, похожее на корову существо, в котором Себастьян узнал давешнего медиума. Потом показалась миссис Твейл, а почти вплотную к ней – о, неописуемый ужас! – шли Габриэль Вейль и мадам Вейль.
– Какое отличие от западного искусства! – говорил Вейль. – К примеру, хотелось бы вам ощутить под рукой лик готической мадонны, мадам?
Он протиснулся между миссис Твейл и медиумом, чтобы ухватить за рукав миссис Окэм.
– Так хотелось бы или нет? – настойчиво повторил он свой вопрос, когда она остановилась и повернулась к нему.
– Даже не знаю, что вам ответить… – неуверенно произнесла миссис Окэм.
– О чем он тут толкует? – грубовато спросила Королева-мать. – Лично я не понимаю ни слова.
– Об этих складках на портьерах эпохи треченто, – продолжал мсье Вейль. – Они такие жесткие, такие крикливые. – Он скорчил неприязненную гримасу. – Qué barbaridad!
[72]
Все еще не сводя глаз с угрозы в конце коридора, Себастьян бесшумно спустился ступенькой ниже.
– В то время как китайская вещь – это совсем другое дело, – не умолкал мсье Вейль, а выражение его лица мгновенно сменилось восторженным. – Un petit bodhisattva, par example…
[73]
Еще шаг вниз.
– …Эти ткани просто текут и тают. Как масло в августе. Никакой шершавости, никаких готических складок – просто quelques volutes savantes et peu profondes…
[74]
Крепкие белые и волосатые руки нежно огладили воздух.
– Какое наслаждение только прикасаться к ним кончиками пальцев! Какая утонченная чувственность! Какое…
Еще шаг. Но на этот раз движение получилось слишком неуклюжим. Фокси VIII тут же повернул остренький носик в сторону лестницы и, принявшись активно крутиться в плотных объятиях миссис Гэмбл, разразился лаем.
– А, вот и Себастьян! – радостно воскликнула миссис Окэм. – Идите сюда и познакомьтесь с мсье и мадам Вейль.
Чувствуя себя преступником, всходящим на эшафот, Себастьян медленно преодолел три последние ступени и подошел к плахе, где ждал палач. Лай сделался громче и истеричнее.
– Уймись, Фокси! – рявкнула Королева-мать, но потом, желая смягчить суровость команды, объяснила, обращаясь сразу ко всем: – Но вообще-то он милый и безвредный песик. Совершенно безвредный.
– Себастьян Барнак, племянник моего приемного отца, – представила миссис Окэм.
Себастьян поднял глаза, ожидая увидеть ироническую улыбку и услышать объявление Вейлей, что они уже встречались с этим юношей прежде. Однако жена лишь вежливо склонила голову, а муж протянул руку со словами:
– Очень рад, несказанно рад знакомству, сэр.
– И я несказанно… – ответил Себастьян, с трудом ворочая языком, но всеми силами делая вид, что для него это лишь совершенно обычная встреча с новыми людьми, в которой нет ничего экстраординарного.
– Не сомневаюсь, – сказал мсье Вейль, – что вы разделяете любовь своего дяди к искусству.
– Да, то есть… Я хотел сказать…
– Взгляните только на одну его китайскую коллекцию! – мсье Вейль свел ладони вместе, а глаза устремил в небеса. – И о многом говорит тот факт, что большую ее часть он держал в своей спальне, – продолжал он, поворачиваясь вновь к миссис Окэм, – вдали от всех, наслаждаясь ее красотой в одиночестве! Какая утонченная особенность, какая повышенная чувствительность!
– На твоем месте, Дэйзи, я продала бы все оптом, – вставила ремарку Королева-мать. – Получи кучу наличных и купи себе «Роллс». Это будет просто и практично.
– Очень дельный совет! – буквально выдохнул мсье Вейль тоном ценителя, который с трепетом отмечает мудрость мысли, высказанной Рабиндранатом Тагором.
– Не уверена пока относительно «Роллса», – сказала миссис Окэм, которая уже давно занималась подсчетами, как лучше потратить деньги на нужды своих бедных девочек. А потом, чтобы не вступать в препирательства со своей бабкой, поспешно сменила тему: – Мне прежде всего хотелось бы поговорить с мсье Вейлем о том рисунке, – продолжила она, обращаясь к Себастьяну. – Поэтому Вероника позвонила ему после обеда, и он любезно согласился немедленно приехать.
– Никакой любезности с моей стороны, – запротестовал мсье Вейль. – Для меня это удовольствие и, конечно же, дань памяти нашему дорогому усопшему.
Он приложил ладонь к сердцу.
– Мсье Вейль придерживается оптимистического взгляда, – сказала миссис Окэм. – Он считает, что рисунок не мог быть украден. Более того, он уверен, что сможет найти его.
– Ты несешь чепуху, Дэйзи, – пролаяла Королева-мать. – Никто не может ничего знать о рисунке, кроме Юстаса. Вот почему я снова послала за миссис Байфлит, и чем скорее мы устроим еще один сеанс, тем лучше.
Наступило молчание, и Себастьян понял, что для него настал момент сдержать данное им слово. Если он не совершит этот поступок немедленно, если не объяснит, что произошло с рисунком, потом может быть слишком поздно. Но признаться в содеянном при всех… При этом жутком человеке, Королеве-матери и миссис Твейл – перспектива представлялась ужасающей. Но все же обещание есть обещание. Себастьян тяжело сглотнул, провел языком по пересохшим губам. Но тишину первой нарушила миссис Гэмбл.
– Ничто не убедит меня, что его не украли, – заявила она безапелляционно. – Ничто, кроме уверения из уст самого Юстаса.