Черчилль. Биография - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Гилберт cтр.№ 256

В расписании Черчилля не было времени для отдыха. Приехав в Лондон утром 18 января, он через два часа отправился в палату общин – традиционное время вопросов премьер-министру. Затем, в полдень, в своем кабинете в здании палаты отчитался перед военным кабинетом о поездке и, как записал Колвилл, «в 1:28 ушел оттуда на обед с королем, назначенный на 1:30».

В надежде на скорый успех операции в Анцио 19 января Черчилль предложил начальникам штабов провести следующие операции: одна – высадить 2000 десантников на далматинское побережье с тем, чтобы «очистить все острова, занимаемые немцами, уничтожить или взять в плен местные гарнизоны». Другая – наступление в Северной Италии, с целью выдавить немцев на другую сторону Альп, чтобы затем иметь возможность «повернуть налево, во Францию, или преследовать немцев до Вены, или повернуть направо, на Балканы».

Реализация этих планов зависела от быстрого успеха в Анцио. Высадка десанта началась в первые часы 22 января. Когда Александер доложил, что непосредственно после высадки он направил вперед мощные мобильные патрули, которые должны были вступить в бой с немецкими войсками, Черчилль ответил: «Очень рад, что вы сразу обозначили наши намерения, а не закопались на берегу». Но через четыре дня стало ясно, что немцы в состоянии удерживать десант на побережье и не будет ни быстрого прорыва, ни быстрого соединения с мощными силами союзников на юге Италии. «Немцы сражаются великолепно, – говорил Черчилль одному другу за ужином 27 января. – Они даже не помышляют о поражении. Их штабисты работают очень грамотно. Они импровизируют, создают подразделения из остатков старых, которые сражаются так же хорошо, как новые».

К 28 января стало ясно, что цель операции в Анцио не достигнута. «Ситуация на данный момент, – телеграфировал Черчилль сэру Джону Каннингему, – не имеет никакого отношения к молниеносному натиску, который виделся в Марракеше». 29 января он сказал начальникам штабов: «Мы надеялись высадить дикого кота, который выпустит кишки из бошей, а вместо этого вытащили на берег кита, чей хвост еще плещется в море». Через два дня, когда американские генералы Кларк и Лукас смогли овладеть ситуацией в месте высадки, Черчилль сказал в военном кабинете, что Анцио стал «американской операцией без драки». Помимо этого, него не было возможности влиять на американский Объединенный комитет начальников штабов, который 3 февраля решил перебазировать свои истребители из Средиземноморья в Китай исключительно на основании предположения, что союзные войска в Италии отныне будут играть лишь оборонительную роль.

Черчилль был глубоко разочарован этим. «Предположение об оборонительных действиях в Италии – это катастрофа, – сказал он своим начальникам штабов 3 февраля. – Даже представить себе не мог, что Александер не будет иметь возможности продвинуться на север и войти в долину По. Остановка в Италии, – предупредил он, – крайне недальновидное решение, которое позволит противнику быстро перебросить дивизии с севера Италии, чтобы противодействовать операции «Оверлорд».

Для помощи в проведении этой крупнейшей десантной операции всех времен – высадке через Ла-Манш в Нормандии – Черчилль возглавил в военном кабинете комитет под тем же кодовым названием, что и сама операция – «Оверлорд». В задачу комитета входило следить, чтобы не были упущены никакие мелочи и чтобы не происходило никаких задержек. «Его бьющая через край энергия и неоспоримый авторитет определяли стиль работы, – позже вспоминал Исмей. – Инертность или непродуктивность категорически пресекались, непримиримые противоречия улаживались, определялись приоритеты, трудности, которые поначалу казались непреодолимыми, преодолевались, и решения немедленно претворялись в действия».

В Польшу должно было быть заброшено британское оружие. 3 февраля на совете обороны Черчилль говорил, что по мере приближения Красной армии к ее границам в интересах Британии укрепить ее. «Если слабую Польшу захватят наступающие советские армии, в результате может возникнуть огромная опасность для будущего англоязычных народов».

Сталин был великим обманщиком. 5 февраля он заверил Черчилля, что «Польша, разумеется, станет свободной и независимой и что он не будет пытаться влиять на то, какое правительство она изберет после войны». На следующий день Черчилль призывал польское правительство в Лондоне принять эти заверения и уступить Восточную Польшу России в обмен на немецкие территории Восточной Пруссии, Силезию и Балтийское побережье Померании. Через десять дней, 16 февраля, на встрече с лидерами польского правительства он сказал: «Поляки должны радоваться наступлению русских армий, каким бы опасным это им ни казалось. Это их единственная надежда освободиться от немцев. Нет оснований полагать, что Россия вслед за Германией захочет установить господство в Европе. После войны Великобритания и Соединенные Штаты Америки будут иметь достаточно сил, чтобы на Земле на ближайшие тридцать-сорок лет, а может, и дольше воцарился мир. Но если Польша не согласится с предлагаемыми границами и выступит против России, сомнительно, чтобы Соединенные Штаты еще несколько лет продолжали войну в Европе ради освобождения Варшавы. Нет смысла ожидать от нас больше, чем мы можем».

Аргументы Черчилля не помогли. Польское правительство в Лондоне было готово рассматривать вопрос об уступке территорий России только в случае гарантии того, что сразу же после освобождения в стране будет создано многопартийное правительство. Но Сталин не собирался давать такие гарантии. У него уже были собственные кандидаты – поляки, готовые сформировать коммунистическое правительство в первом же городе, освобожденном от нацистов.

22 февраля в палате общин Черчилль сделал обзор общего хода войны. В ответ на упреки в бомбардировке немецких городов он объяснил, что англо-американские бомбардировки Германии являются «нашим главным оборонительным оружием в настоящее время». С начала войны погибло 38 300 британских военных летчиков и членов экипажей; потеряно более 10 000 самолетов. Но за предыдущие сорок восемь часов на Германию сброшено 9000 тонн бомб. «Воздушная мощь – оружие, которое страны-агрессоры избрали главным инструментом завоевания, – сказал он парламентариям. – В этой области они надеялись одержать победу. Именно таким способом они завоевывали страны. Не морализируя долго, скажу, что есть странная и жестокая справедливость в таком повороте событий».

Воздушная мощь, равно как и крепнущая решимость России установить свое господство в Восточной Европе, вопреки недавним заверениям Сталина, занимали мысли Черчилля. 4 марта в Чекерсе он сказал своим гостям, что жить ему осталось недолго, но у него есть политическое завещание на послевоенное время: «Гораздо важнее Индии, колоний или платежеспособности является Воздух. Мы живем в мире волков – и медведей». Через два дня Черчилль сказал в военном кабинете, что, исходя из последних свидетельств, в вопросе независимости Польши «на Сталина вряд ли подействуют аргументы». 10 марта Черчилль предупредил Сталина: «Отношение России к Польше станет пробным шаром и может существенно осложнить многие другие, гораздо более важные дела». В сопроводительной записке британскому послу в Москве сэру Арчибальду Кларку Керру он заметил: «Попустительство дало плоды».