Сады небесных корней - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Муравьева cтр.№ 45

С сонным Леонардо на руках Катерина стояла внутри чужой толпы, чувствуя, что ее душевная боль уже стала болью телесной: ломило в груди, мокрый воздух, который она все пыталась вобрать, застревал.

Преступниц вывезли в большой, заржавевшей клетке. Кроме когда-то белой, теперь уже сильно загрязненной рубахи, на каждой был белый и пышный чепец, который своим этим праздничным цветом подчеркивал серый цвет лиц их, помятых, раздавленных, словно земля. Муськи-пуськи, девушки деревенские, добравшиеся до Флоренции подработать да поразвлечься с солдатиками, поняли, наконец, что никакой пощады им не будет, и горько, безудержно плакали, пытаясь все что-то еще объяснить, опять доказать невиновность. Веронька, которая все эти дни так кашляла, что перепачкала кровью, идущей из горла, одежду и руки, была совершенно пьяна. По распоряжению Козимо, который побоялся, что вид умирающей женщины может вызвать в народе ненужное сочувствие, ее напоили вином перед казнью, и это вдруг вмиг успокоило кашель. Теперь она, стоя на голых коленях, пошатываясь и цепляясь за прутья, сияла веселой улыбкой, забывши, куда и зачем она едет под дождиком.

Каждую выволокли из клетки и принялись привязывать к столбам. Столбы были шагах в десяти друг от друга. Катерина, не отрываясь, сухими глазами смотрела на Инессу, еще сильнее похудевшую и постаревшую по сравнению со вчерашним днем. Горб ее стал больше, острее, и, как это часто бывает, когда в самую трудную минуту в голову вдруг начинают лезть мелкие и посторонние мысли, Катерина вспомнила, что так и не спросила у Инессы, с чего же вдруг вырос на ней этот горб.

— Что пальцы ломаешь, проклятый! — злобно вскрикнула муська Елена и попыталась локтем оттолкнуть своего палача. — Я ведьма! Сейчас поплюю на тебя, и ноги отсохнут!

Палач начал пятиться. Из первого ряда зрителей выскочил Козимо, решительно подошел к наглой муське и что-то сказал ей. Она побелела.

— Прости, — прошептала она. — Не помню, чего говорю. Бес, вот он. Мозги-то мне крутит. Уж ты не серчай.

Козимо, усмехнувшись, вернулся на свое место. Нина Петровна по-свойски чмокнула его в щеку, но он отмахнулся от нее, желая показать, что ласкам супругов не место на площади. Факелами разожгли огонь. Хворост был сухим, звонким, как сосульки на морозе. Занялось быстро. Катерина приподнялась на цыпочки, стараясь разглядеть в дыму лицо горбуньи. С удивлением она заметила, что сын ее неожиданно заснул. Как он умудрился заснуть, если столько кругом него грохота?

Но он спал. И спал глубоко, как спят только сытые, крепкие дети, привыкшие к материнской любви. И даже присутствие смерти его, младенца, не трогало. А смерть началась. Она, как орел на добычу, уже устремилась на них, на эти их белые, пышные чепчики. Пронзительно выли несчастные муськи, и кашляла пьяненькая Вероня. Пламя обнимало их со всех сторон. Инесса с поднятой к небу головой была плотно заволочена дымом: костер под ней не разгорался, но сильно дымил.

Катерина вспомнила, что нужно молиться, но слова молитвы от ужаса стерлись из памяти.

— Господи, — зашептала она, — Господи, милосердный, прими душу Инессы, монахини, доброго ангела моего. Пресвятая Дева Мария, помоги ей проститься с грешной жизнью ее и открой ей путь в Царствие Твое! Как воробей вспорхнет, как ласточка улетит, так незаслуженное проклятие не сбудется! И если она грешила, Господи, прости ей грехи за посланное страданье!

Кто-то тронул ее за руку. Она оглянулась. Перед нею стоял Пьеро.

— Почему ты здесь? — спросил он коротко.

Лицо его было чужим и холодным. Три с половиной года она не видела его.

— Прощаюсь с Инессой. Не спрашивай и отойди.

— Инесса твоя была ведьмой, — он говорил глухо, как будто бы сам и не слышал себя. — Я знаю, что умер отец мой в деревне.

В эту секунду из синих, все время гаснущих, прыгающих искр под ногами Инессы вдруг вырвался яркий огонь. Он вмиг охватил ее всю. Инесса исчезла.

— Не бойся! Смерть — это не страшно!

Катерина в ужасе взглянула на Пьеро, думая, что и он услышал перекрывший все остальные звуки на площади сильный голос монахини, но и он, и все стоящие рядом люди вели себя так же, как за минуту до этого, и ни на чьем лице не отразилось ни капли удивления. И значит, Инесса, душа ее, нежно пропахшая дымом (поскольку у всех у нас тонкая кожа, а кожа легко пропускает и дым, и влагу, и солнечное тепло!), собрав весь остаток земных своих сил, кричала одной Катерине сквозь пламя: «Не бойся, смерть — это не страшно!»

Вот так они и попрощались в то утро.

«Минут двадцать заняла эта зловещая процедура, — записано в „Садах небесных корней“. — Служители в черных колпаках быстро собрали пепел специальными лопатками с серебряными ручками, которые ярко вспыхивали на выглянувшем в небе солнце от их ловких движений. Пять холмиков серого пепла сгребли в один и ссыпали в черный мешок. Высокий и страшный своим уже мертвым, застывшим лицом монах перекинул мешок через плечо так просто, как будто бы в этом мешке лежала еда или пара молитвенников, и, не оборачиваясь, удалился».

Леонардо так и не проснулся. Люди, чувствуя себя опустошенными и разбитыми, потянулись к пивным ларькам, где уже орудовали миловидные продавщицы в кружевных наколках на высоких прическах и пенилось пиво, хорошее, свежее, из бочек, вчера только выкаченных из тайных подвалов, где и сохранялись запасы того продовольствия, весь доступ к которому был ограничен одной флорентийской семьей: супругами Медичи.

Катерина подняла распухшие от слез и дыма глаза. Да, это был Пьеро: его слегка удлиненное лицо, его волосы. И шея — прямая и крепкая, как кипарис, поросшая густо у самого ворота. Отец его, старый да Винчи, был тоже заросшим — от шеи до самых лодыжек, как зверь. Она машинально заметила это семейное сходство и тихо ему усмехнулась. Вот жизнь! Дитя на руках ее — от молодого, а слезы в душе — от потери отца его.

— Ты здесь ночевать собираешься, в городе? — спросил он.

— Да, здесь, — отвечала она. — Тут недалеко постоялый есть двор. У спуска к реке. Там и переночую. А завтра обратно.

Сказала и ахнула. Так прозвучало, как будто она собирается жить в его родовом и отеческом доме.

— Деревню-то я продаю, Катерина, — сказал он. — Доходов немного. Один виноградник, и тот…

Она заглянула в лицо ему тем же спокойным, внимательным взглядом, который он, может быть, помнил, а может, забыл.

— Да я только вещи свои соберу, — сказала она.

— А потом?

— Господь все управит.

— Приду к тебе вечером, поговорим, — сказал он. — Сейчас тороплюсь, есть дела.

И быстро ушел, дернув правым плечом.

На постоялом дворе хозяйка, жилистая, с наростом на веке, спросила ее:

— Ну, как там? Ты видела? Всех их пожгли?

— А как же? — сказала она. — Если ведьмы?

— А мне говорили, — шепнула хозяйка, — что взяли не тех. Настоящие ведьмы — они же летают, как галки. Ну вот. Они улетели. А взяли монахиню, она помогала тут многим, лечила, да трех этих мусек, которые в храме затеяли петь непристойную дурость. И нашу Вероньку. А та ведь блаженная. Ее кто ни звал, с тем и шла. Всех любила!