Таким образом, в служебной иерархии более молодой Трубецкой скоро превзошел более заслуженного Пожарского.
Роль князя Д. Т. Трубецкого в земском движении огромна. В 1611 году он вместе с Иваном Заруцким составлял полки Первого ополчения, пришел с ними под Москву, участвовал в битвах с интервентами. Воинские заслуги его перед Россией очевидны.
У Первого ополчения было несколько вождей — Прокофий Ляпунов, Иван Заруцкий, князь Дмитрий Трубецкой и Андрей Просовецкий. Порой трудно определить, кто из них был инициатором того или иного действия земцев. Формально Дмитрий Тимофеевич признавался старшим из них — его имя писали на грамотах ополчения первым. Да и обращаясь к руководству ополчения, в грамотах из городов его тоже называли на первом месте
[291]. В то же время источники гораздо чаще упоминают самостоятельную роль иных руководителей — Заруцкого и особенно Ляпунова. Дмитрий Тимофеевич как будто оказывается в тени.
Но это иллюзия.
Известно, что именно он собирал войска Калужской земли. Весной 1611 года самой крупной фигурой в стане русских сил, концентрирующихся вокруг Калуги, был его двоюродный брат — князь Юрий Никитич Трубецкой (с ним ведут переговоры внешние силы)
[292]. Дмитрий Тимофеевич появляется рядом с ним как значимая личность в марте — апреле 1611 года.
[293] Юрий Никитич, известный своими пропольскими симпатиями, колебался, но к земскому делу в итоге не примкнул. И тогда его родич оказался во главе калужан. Летом 1611 года князь Д. Т. Трубецкой, именно как старший человек калужского воинства, оказался и первым из воевод всего ополчения в целом.
Иностранцы видели в нем действительного вождя земцев. Шведы, в частности, считали его «осторожным и бдительным командиром», не допустившим распада ополчения после гибели Ляпунова. Русские считали, что меж двух истинных лидеров ополчения — Ляпунова и Заруцкого — Трубецкой «никакой чести не имел».
[294] Но, во всяком случае, Дмитрий Тимофеевич никогда не был просто «живым знаменем», не был игрушкой в руках прочих вождей ополчения. Случалось, он расходился во мнениях с иными воеводами. Так, летом 1612 года он не поддержал Заруцкого, пожелавшего возвести на престол малолетнего сына Марины Мнишек от Лжедмитрия I. Заруцкий злоумышлял против Пожарского, даже пытался его убить, а Трубецкой — никогда. Заруцкий ушел из-под Москвы, заслышав о приближении земцев Минина и Пожарского, а Трубецкой остался. Ясно видно: этот человек имел самостоятельное значение. И, без сомнений, он самостоятельно принимал политические решения.
Историк В. Н. Козляков высказался на этот счет веско и точно: «Несмотря на то, что князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой… получил свое боярство от Лжедмитрия II, этот воевода ополчения стал восприниматься как глава его «дворянской» части. К ноябрю 1611 г. в полках ополчения оказались представители московских дворянских родов Змеевых, Измайловых, Исленьевых, Колтовских, Коробьиных, Одадуровых, Охотиных-Плещее-вых, князей Приимковых-Ростовских, Пушкиных, Самариных». Знатные дворяне легко подчинялись аристократу-Трубецкому — в том не было никакой «порухи» для их родовой чести. А вот не столь знатный Ляпунов и тем более безродный Заруцкий не очень-то годились на роль их начальника. Без Трубецкого дворянская часть ополчения могла просто разойтись по домам.
Трубецкой достоин почтительного отношения, ведь он единственный — единственный из нескольких десятков знатнейших людей Царства! — не отказался от святой роли вождя в земском ополчении. А приняв ее, шел с земцами до победы. Этот молодой человек — не особенно удачливый полководец и не великий администратор. Но все же он проявил достаточно ума и отваги, чтобы встать выше прочих людей своего общественного слоя.
После ухода Заруцкого Дмитрий Тимофеевич единолично руководил Первым земским ополчением. Князь лично участвовал в отражении Ходкевича. В октябре 1612 года именно его подчиненные взяли штурмом Китай-город. Когда к Москве подошли отряды короля Сигизмунда, Трубецкой вместе с Пожарским отбросил их
[295]. Наконец, именно он формально являлся старшим из земских управителей России вплоть до Земского собора 1613 года.
И вот ему отказали в возведении на царство. А высшая власть была так близка! Полшажочка оставалось до нее. Трубецкой фактически обладал ею на протяжении нескольких месяцев — на исходе 1612 года и в начале 1613-го…
Почему же так вышло?
Видимо, Дмитрий Тимофеевич оказался в странном положении: он никому не был до конца своим, хотя и до конца чужим его тоже никто не мыслил.
Свой для казаков? Не вполне. Ведь князь возвысился прежде всего как глава дворянской части Первого ополчения. Дворянской, а не казачьей. В общественном смысле князь был гораздо ближе дворянам, чем казакам…
Свой для дворян? Но их он не сумел защитить от казачьего буйства и, наверное, в их глазах выглядел как предатель своего круга, заигрывающий с социально-чуждой стихией. Дворяне разбегались из его ополчения, страшась обид, то и дело наносимых казачеством. Обстоятельства битвы с Ходкевичем за Москву прямо и однозначно свидетельствуют: казачьи отряды Трубецким контролировались очень слабо.
Свой для аристократии? Да, верно! Однако… молодой вельможа в аристократической среде был всего лишь одним из «игроков» — не самым знатным, не самым опытным по части интриг, не самым авторитетным из царедворцев. У каждого аристократического клана имелся свой интерес и свои козыри. Трубецкой играл в свою пользу и достаточного для победы числа союзников не нашел.
Отчасти предводителя земцев подвело одно неприятное обстоятельство. Шуйские, Мстиславские, Романовы, Черкасские, Глинские, Сабуровы и некоторые другие рода знатнейших людей царства соединены были с династией московских Рюриковичей-Калитичей брачными узами. А Трубецкие — нет! Ни одного брака, прямо связывающего Трубецких с Московским монаршим домом, заключено не было.
Итак, поражение Трубецкого как претендента на русский престол объяснить не столь уж трудно.
Гораздо сложнее и гораздо интереснее ответить на другой вопрос: отчего в массовом сознании русских людей Минин и Пожарский — великие люди, истинные герои, а Трубецкой — нет? И такое отношение сложилось не в XIX или XX веке, усилиями историков. Оно восходит к XVII столетию. Но почему?