Братья Стругацкие - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Володихин, Геннадий Прашкевич cтр.№ 75

В 1975 году повестью «Пикник на обочине» заинтересовался Андрей Тарковский.

В мае Стругацкий-младший даже приезжал в Москву — для встречи (вместе с Аркадием Натановичем) со знаменитым режиссером. Что ж, сценарный опыт у братьев уже был, отказываться от подобных предложений не пристало. «Работать с Тарковским, с Германом, с Сокуровым — это серьезно, — писал Стругацкий-младший Г. Прашкевичу в феврале 2011 года. — Конечно, возиться с какими-нибудь „Чародеями“ или „Отелями“ — прямо скажем, не в кайф, но, в конце концов, не так уж много времени это занимало…»

Настоящим делом стал «Жук в муравейнике».

Вот только работать над повестью приходилось урывками. Ноябрь Аркадий Натанович провел на Дальнем Востоке — Хабаровск, Владивосток, затем Петропавловск-на-Камчатке: надо было зарабатывать, а за выступления платили.

«Ко всему привыкаешь, — писал Борис Натанович (8.XII.2010). — И в особенности — к неудачам. Я не знаю, свойство ли это только лишь совка. Или свойство любой человеческой особи, столкнувшейся с неодолимой силой (см. наш „Миллиард“). Собственно, выбор так в этой ситуации невелик, что и говорить не о чем. Либо бунт — с неизбежным (унизительным) крахом. Либо приспособление — еще более унизительное (ибо — корыстное). Либо жить по заветам Белинкова (известный советский критик, после гонений эмигрировавший все-таки в Штаты. — Д. В., Г. П.): „Когда ничего нельзя сделать, надо всё видеть, всё понимать, ничему не верить и ни с чем не соглашаться“… Сам Белинков избрал часть благую. Это для нас был — тупик. Наше место было здесь. Надо было учиться ходить по „тропинке узкой“. Надо было писать так, чтоб никакая падла не могла нас обвинить в антисоветчине, и никакая, еще более крутая падла не посмела обвинить нас в приспособленчестве… И оказалось, что это реально… Так возник „Малыш“, так образовался „Парень из преисподней“… Разумеется, без „падл“, в том числе вполне благорасположенных, не обошлось. „Чем писать такое („Малыш“), — может быть лучше не писать вообще?“ — „Зачем вам понадобился этот бандит? („Парень из преисподней“) — Что вы в нем нашли?“ А тогдашний главкино прямо предупреждал Тарковского: „Не надо вам связываться со Стругацкими. В своей последней повести они проповедуют возвращение евреев в Израиль“… Нельзя сказать, что мы были так уж равнодушны к гласу народа. Но мы готовы были терпеть и приспосабливаться. Мы заканчивали „Град“. Мы дрались с „Молодой гвардией“ за „Пикник на обочине“. Надо было искать „нейтральные“ источники дохода, мы их нашли: мы начали писать сценарии для кино. И мы не прекращали писать по принципу: сажать, вроде бы, не за что, но и печатать никак нельзя… „За миллиард лет до конца света“… „Жук в муравейнике“… „Хромая судьба“… „Сказка о дружбе и недружбе“… Мы давно заработали славу антисоветчиков. Аркадий Натанович поддерживал регулярные дружеские отношения с именитой плеядой: Неизвестным, Карякиным, Самойловым, Тарковским. Я, как человек, скорее замкнутый, круг общения своего ограничивал безусловно отпетыми антисоветчиками, менее однако именитыми: там были Хейфец, Травинский, Брускин, Вилинбахов. С иностранцами, впрочем, мы общались редко. Я был знаком с Лемом, замечательная наша переводчица Ирэна Левандовска приглашала меня в Польшу и частенько бывала у нас. Это были люди, которым ничего не надо было объяснять, они сами могли объяснить кому угодно всё „про неизбежность самовластья и прелести кнута“».

Сейчас, с сорокалетней дистанции, не так-то легко понять тревогу Бориса Натановича. Ныне писатель, если он не является автором бестселлеров, получает крайне мало и жить одним литературным трудом не может в принципе. Но зато, если он именно бестселлерист, то за него сражаются издатели и сам рынок торжественно вручает ему погоны генерала от литературы.

В послевоенном СССР сложилась принципиально иная структура.

Когда писатель «набирал вес», занимал некое место в литературной иерархии, ему шли достаточно значительные гонорары, он мог работать не торопясь, тщательно отшлифовывая новые тексты. Стругацкие, играя по правилам «системы», к середине 60-х набрали солидный вес, привыкли к обеспеченной жизни, могли многое позволить себе. Но, после того как та же самая система учуяла мощные протестные мотивы в их текстах, многие двери для Стругацких закрылись. И здесь никакой роли не могли сыграть ожидания читателей, гарантированно высокие тиражи. Напротив, любовь читательской аудитории к нелояльному литератору создавала дополнительные проблемы для властей-от-культуры… Стругацких, начавших писать лучшие, по их мнению, вещи, быстро лишили тех благ, которые они прежде заработали пером. Перед ними разверзлась финансовая яма. Не перед двумя начинающими, хотелось бы подчеркнуть, а перед взрослыми семейными мужчинами, известными писателями…

Фактически их негромко, но настойчиво выталкивали из литературы.

«Аркадий Натанович, да, вернулся редактором в „Детгиз“ (кажется), а я вообще избрал часть благую — продал свою очень недурную коллекцию Советов (марок. — Д. В., Г. П.), которую собирал с 1948 года, — сообщает Стругацкий-младший в том же письме. — Так удалось продержаться без особых потерь, а с середины 70-х ВААП начал регулярно выплачивать нам гонорары за издания за рубежом. Налоги — чудовищные, автору причиталось не более 15 % ставки гонорара, но эти жалкие гроши выплачивались так называемыми чеками Внешпосылторга, некими аналогами-эквивалентами конвертируемой валюты. Тратить эти чеки на еду было неестественно, но можно было отовариваться джином, солеными орешками и пепси-колой. А если поднатужиться и поднакопить чеков квантум сатис, можно было приобрести (без всякой очереди!) какую-нибудь „тройку-четверку“ Волжского автозавода. Так что с бытом всё обстояло благополучно, и жены-дети наши были нами довольны».

Итак, Андрей Тарковский.

Началась новая жизнь — с новыми хлопотами и переживаниями.

В январе 1976-го в Комарове написан первый вариант сценария, в марте фильм под названием «Машина желаний» утвержден, в конце марта появляется второй (далеко не последний) вариант сценария. Одновременно идет работа над повестью «Жук в муравейнике». Стругацкие встречаются в Ленинграде — в мае, затем в сентябре, затем в октябре. Правда, в октябре они встречались не ради повести: Тарковского (по его характеру) не устраивал сценарий. Он никак не мог найти соответствия между ним и своими смутными желаниями.

А с 15 ноября по 20 декабря в Москве работал первый Всесоюзный семинар молодых писателей-фантастов. Это отвлекло от дел Аркадия Натановича. Проходил семинар в Литературном институте — с умными лекциями, с показами редких фильмов, с шумными обсуждениями рукописей и книг. Именно тогда собранные со всей страны молодые литераторы (а среди них были Виталий Бабенко, Владимир Покровский, Борис Штерн, Вячеслав Рыбаков, Андрей Балабуха, Ольга Ларионова и многие другие) познакомились с ведущими, действительно ведущими советскими писателями, критиками, режиссерами, учеными.

Одному из авторов книги (Г. Прашкевичу) первая встреча со Стругацким-старшим запомнилась навсегда. После приличных, видимо, ночных возлияний Аркадий Натанович появился в аудитории довольно хмурый. А у нас, по случаю, сохранился аварийный запас — бутылка «Московской», которую под столом уже открыла и начала скрытно разливать Ольга Ларионова. Тема лекции, определенная для Стругацкого-старшего, была означена чем-то вроде «прелести прочитанных в детстве книг», что Аркадий Натанович с неудовольствием и констатировал, заняв место на неуютной литинститутской кафедре. Ему в то утро решительно всё не нравилось, а «прелесть прочитанных в детстве книг» приводила в негодование. Он с этого и начал, хмуро поглаживая седеющие усы: какой, мол, мы только не читали в детстве… Но тут до него донеслось слабое бульканье… Он приостановился и спросил строго: «Ольга, что вы там делаете?» Ответов, понятно, напрашивалось много, но Ларионова (всегда острая на язык) поборола искушение: «Водку разливаю, Аркадий Натанович». Это сразу сломало лед, и, спустившись с кафедры, Аркадий Натанович начал свою лекцию заново, более благодушно, даже, можно сказать, с пониманием и вдохновением, и скоро, по ходу разговора, выяснилось, что все мы в детстве читали вовсе не такие уж плохие книги…