Однако у страны хватило даровитых военачальников, чтобы успешно довершить ту военную работу, которую с блеском начал князь Д.И. Хворостинин.
Главные силы нашей армии подошли к Ивангороду 2 февраля. Шведы более не рисковали вступать в бой с превосходящими силами. К тому же их деморализовало недавнее поражение. Поэтому кавалерийские отряды врага и часть неприятельской пехоты отошли западнее — прикрывать Ревель, представлявший собой «столицу» шведских владений в Ливонии. Ивангород с Нарвой шведы фактически предоставили их судьбе, надеясь на мощь крепостных сооружений. Что ж, и тот и другая обладали первоклассными крепостями. Нарву защищал гарнизон в 1600 человек. Ивангород располагал меньшим гарнизоном, но само место, выбранное когда-то русскими фортификаторами для строительства его стен, отлично защищало укрепления. Подобраться к высоким ивангородским стенам для штурма было весьма неудобно. И там, и там осажденные могли использовать сильный артиллерийский парк.
Но у армии Федора Ивановича имелись свои козыри.
Во-первых, государь привел с собой тысячи служилых татар, коих в Ливонии опасались пуще огня. Зло жалящий рой татарской конницы полетел на запад, в окрестности Раковора (Везенборга). Он приносил пожары и разорение. Как говорили в то время, татары «распустили войну». Иными словами, они надолго заняли шведских военачальников, нападая на мызы и деревни, бушуя на дорогах, появляясь в предместьях городов… Противнику не давали опомниться, вновь собраться с силами и с течением времени все-таки нанести серьезный деблокирующий удар.
Во-вторых, со стороны Пскова к царскому лагерю двигался обоз с «тяжелым» или «великим нарядом». Когда мощные стеноломные орудия прибыли на место, их расставили на позициях против Ивангорода и Нарвы. 6 января мощная русская артиллерия впервые издала устрашающий рык под стенами вражеских крепостей. С этого момента она работала полмесяца, исправно взламывая укрепления. Когда русское командование сочло проделанные ею бреши достаточно большими, настало время приступа.
Утром 19 февраля государь мог наблюдать, как колонны штурмующих двинулись под стены. К пролому устремились бойцы под командой Семена Федоровича Сабурова и князя Ивана Юрьевича Токмакова. В их распоряжении порядка двух с половиной тысяч дворян и боевых холопов, около двух тысяч стрельцов, пятьсот казаков, служилая мордва, черемиса — всего более пяти тысяч ратников. Токмаков шел прямо на брешь, а Сабуров должен был помогать ему, атакуя стены слева и справа от пролома
.
К несчастью, штурм завершился печально. Атакующие, взойдя на стены, были сброшены шведами, а командир, шедший во главе основной штурмовой колонны, сложил голову. Более того, по войску прокатился тревожный слух: не завелась ли измена в высшем командовании?
Как нельзя хуже сказался «годуновский фактор». Если в административном смысле Бориса Федоровича Годунова следует признать большим приобретением для России, то как полководец он не имел ни достаточного опыта, ни природного таланта. Но, видимо, и тут пожелал проявить себя с наилучшей стороны. Одна из псковских летописей сообщает: «Ругодива (Нарвы. — Д. В.) не могли взять, понеже Борис им норовил, из наряду бил по стене, а по башнем и по отводным боем бити не давал. И на приступе князя Ивана Юрьевича Токмакова убиша и иных многих людей… до 5000… и не взем, отьидоша»
. Мудрено заподозрить в измене человека, являвшегося фактическим правителем государства. Но, видимо, действия Б.Ф. Годунова, сунувшегося раздавать приказания пушкарям, до крайности разозлили армию. Шведские артиллеристы и стрелки, не выбитые русским огнем из-за того, что его вовсе не направляли на башни, то есть на узлы обороны, получили возможность спокойно поливать огнем штурмующие колонны. Данные о потерях, конечно, надо считать преувеличенными, иначе пришлось бы признать какую-то фантастическую меткость шведов, положивших на приступе всю колонну и все отряды, действовавшие слева и справа. Но, так или иначе, штурм захлебнулся в крови. Помимо Токмакова погиб и стрелецкий голова Григорий Маматов
, а другой воевода — Иван Иванович Сабуров — получил тяжелое ранение
[100]. Рядовых дворян, стрельцов, служилой «черемисы» также полегло немало. Правда, и шведы понесли тяжелые потери.
Для Федора Ивановича, впервые принимающего участие в большой боевой операции, это зрелище должно было иметь пугающий вид. Он никогда не видел ничего подобного. Множество ратников, отправленных на штурм от его имени, да еще и после подготовки, проведенной с участием соправителя, им назначенного, полегли у вражеских стен. У человека слабодушного подобная бойня могла вызвать уныние, а вслед за тем — стремление поскорее закончить дело любой ценой, отвязаться от него. Но царь не снял осады и, возможно, не столько из-за увещеваний советников, сколько по иной причине. Он чувствовал долг православного монарха; не искал себе этого бремени, с удовольствием избежал бы его, но раз оно легло на плечи, оставалось смириться и поступать, как подобает по царскому сану. А значит, добиться успеха под стенами Нарвы.
Исаак Масса через много лет писал о событиях, происходивших в царском лагере под Нарвой, следующее: «Совершив несколько приступов и потеряв очень много людей [русские полки], возвратились назад, взяв по дороге Ямгород и Копорье; говорят, что Борис намеревался еще раз пойти на приступ и рассчитывал взять город, что и случилось бы, ибо, как утверждали жители, в нем оставалось всего 80 человек, способных к защите, и они решили сдать город, как только будет сделан еще один приступ, но великий князь, опечаленный великим кровопролитием, велел отступить, а Борис через некоторых своих приверженцев распустил по всему лагерю слух, что он единственно из расположения и любви к народу уговорил царя возвратиться, чем приобрел расположение многих простых людей, чему вельможи и дворяне втайне весьма завидовали, но не смели говорить»
. Известие это несет в себе много сомнительного. Во-первых, Ям армия взяла не по дороге домой, а по дороге к Нарве, а Копорье осаждал небольшой отряд, отделившийся от главных сил. Во-вторых, откуда у Исаака Массы могли быть сведения, что у Нарвы осталось всего лишь 80 защитников? Неужели бомбардировка и штурм обошлись гарнизону в полторы тысячи убитых? Или автор известия просто опирался на слухи, искаженные прошедшими годами до полного неправдоподобия? И, наконец, главное: монарх, «опечаленный великим кровопролитием», в данном случае проявил твердость. Он не велел возвращаться назад и не стал расходовать людей в новых неподготовленных штурмах. Как сказано в одном из летописных памятников, Федор Иванович велел в диалоге с нарвскими жителями применить «аргумент», имевший большую убедительную силу: «видя их суровство… велел по городу бити из наряду беспретани»
. Тяжелые пушки вновь издали львиный рык, на неприятеля вновь посыпались ядра. А пока артиллеристы вели беспощадный огонь, дворяне, стрельцы и казаки готовились к новому приступу.
Федор Иванович не мог просто так, из одного милосердия к своим и чужим воинам отойти от города. Он помнил, чем кончилась для Печенгского монастыря слабость царства. Он знал, что новые признаки военной слабости России могут спровоцировать новый погром какой-нибудь северной обители. Да хотя бы Соловецкой, где еще недостроили крепостные стены!
[101] Ему требовался успех в назидание шведам.