Надежд открыть глаза государям не осталось. Как в таком случае избавить Россию от злого ее гения? Тем же вопросом, что и я, задавались великий князь Дмитрий и думский депутат Пуришкевич. Не сговариваясь еще, каждый в одиночку, пришли мы к единому заключению: Распутина необходимо убрать, пусть даже ценой убийства».
По мнению князя Жевахова, причиной убийства «старца» стало «обвинение Распутина во вмешательстве в сферу международной политики. Это обвинение решило его участь, и 17 декабря 1916 года он был предательски убит английскими агентами интернационала, избравшими палачом… германофила Пуришкевича».
Николай Давидович утверждал: «Распутин был самым заурядным явлением русской жизни. Это был сибирский мужик, со всеми присущими русскому мужику качествами и недостатками. Вера есть понятие субъективное и творит чудеса, безотносительно к объекту; а предшествующая слава, какую создали Распутину истеричные женщины и мистически настроенные люди, еще до его появления в Петербурге, являлась сама по себе гипнозом. Однако она не имела бы никакого значения и не сыграла бы никакой роли, если бы на Распутине не сосредоточил своего внимания интернационал, окруживший его, на первых же порах его появления в столице, своими агентами-еврейчиками и учитывавший невежество Распутина как условие успеха своей игры с ним. На фоне столичной жизни появлялись действительно святые люди, как, например, незабвенный молитвенник Земли Русской о. Иоанн Кронштадтский, который бы мог сыграть огромную политическую роль в жизни государства; однако такие люди умышленно замалчивались интернационалом, и святость их не рекламировалась ни обществом, ни печатью. Дело было не в святости, а в наделении этим качеством темного мужика, которого можно было бы легче использовать для определенных целей. Но этого не удалось делателям революции. Распутин оказался честнее, чем они думали, изменил не царю, а жидам, и отсюда – месть, на какую способны только иудеи. Интернационал прекрасно учитывал, что в отношении такого рыцаря чести и долга и христианина такой голубиной чистоты, каким был император Николай II, никакое другое орудие, с помощью которого можно было бы подорвать уважение к государю, не достигнет цели и что нужно пустить в ход то, какое применяется в самом крайнем случае, когда нет других… клевету…
Не был Распутин в моих глазах «святым»… Не был он и тем преступником, каким сделала его народная молва… Но, каковы бы ни были преступления, он все же неповинен в том, в чем повинны его физические и моральные убийцы – в клятвопреступлении и измене присяге Божьему помазаннику, не повинен в том страшном грехе, который навлек на праведный гнев Божий».
Некомпетентность товарища министра внутренних дел генерал-лейтенанта П.Г. Курлова и главы департамента полиции Васильева была поистине выдающейся (Курлов продемонстрировал ее во время убийства Столыпина, которое не смог предотвратить), что они не смогли обеспечить безопасности Распутина, от которого зависела их карьера. Плотная филерская опека, раздражавшая «старца», была ослаблена, и никто из филеров не заметил исчезновения «старца» в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года. Впрочем, и ранее опека филеров над «старцем» отнюдь не была тотальной, поскольку не контролировались ночные визиты к Распутину, да и у черного входа филеров не было. Когда в Царском Селе начался переполох, Протопопов вызвал Курлова и Васильева и передал им требование императрицы разыскать Распутина во что бы то ни стало. Курлов же не нашел ничего лучшего как приказать доставить ему сенатора Белецкого, заподозрив его в причастности к предполагаемому покушению.
Распутин был убит в ночь на 17 декабря 1916 года во дворце Юсуповых на Мойке. Заговорщиками были Ф. Ф. Юсупов, В. М. Пуришкевич, великий князь Дмитрий Павлович, доктор Лазоверт и поручик Преображенского полка Сухотин. Существует версия о причастности к убийству Распутина британской разведки, будто бы опасавшейся, что Распутин убедит царскую чету заключить сепаратный мир с немцами. В заговоре будто бы участвовал офицер британской разведки Освальд Рейнер, знакомый Юсупову по учебе в Оксфорде и якобы сделавший контрольный выстрел в голову жертвы. Однако никаких доказательств участия Рейнера в заговоре представлено не было. Сам он о своем участии в заговоре против Распутина никогда ничего не рассказывал и не писал, хотя прожил долгую жизнь и умер в 1961 году в возрасте 73 лет. Нет даже достоверных данных о том, что он находился в Петрограде в момент убийства Юсупова. Рейнер действительно выступил переводчиком мемуаров Юсупова на английский язык, вышедших в Англии в 1934 году. Подчеркнем, что убийство Распутина ни белая эмиграция, ни общественное мнение западных стран никогда никому из участников не ставило в вину. Наоборот, тот же Юсупов неплохо зарабатывал на своих мемуарах об убийстве «старца». Рейнер же имел возможность упомянуть о своей причастности к убийству Распутина или в предисловии к английскому переводу мемуаров Юсупова, либо выпустить на эту тему собственные отдельные мемуары, которые бы наверняка стали бы бестселлером. Ведь интерес к фигуре Распутина и к его убийству сохраняется на Западе вплоть до наших дней, чему свидетельство – многочисленные книги и фильмы. Кстати сказать, своего единственного сына Освальд назвал Джоном Феликсом в честь своего русского друга. Данное обстоятельство может свидетельствовать о том, что Рейнер был любовником Юсупова. Но доказательством участия Рейнера в заговоре против Распутина оно, разумеется, служить не может. И ни один из участников убийства о Рейнере или хотя бы о каком-то неизвестном, который мог бы быть Рейнером, в своих мемуарах не упоминает.
В качестве «наживки», с помощью которой собирались заманить «старца» в юсуповский дворец, использовали жену Юсупова Ирину Александровну, дочь великого князя Александра Михайловича и племянницу императора Николая II. Распутин давно проявлял интерес к 21-летней красавице. На самом деле Ирины в тот момент не было в Петрограде. Она еще не вернулась из Крыма. Но Григорий Ефимович об этом не знал.
Юсупов в 1953 году так рассказывал, как планировалось убийство: «Уверенный, что действовать необходимо, я открылся Ирине. С ней мы были единомышленники. Надеялся я, что без труда найду людей решительных, готовых действовать вместе со мной. Поговорил я то с одним, то с другим. И надежды мои рассеялись. Те, кто кипел ненавистью к «старцу», вдруг возлюбляли его, как только я предлагал перейти от слов к делу. Собственное спокойствие и безопасность оказывались дороже.
Председатель Думы Родзянко ответил, однако, совсем иначе. «Как же тут действовать, – сказал он, – если все министры и приближенные к его величеству – люди Распутина? Да, выход один: убить негодяя. Но в России нет на то ни одного смельчака. Не будь я так стар, я бы сам его прикончил».
Слова Родзянки укрепили меня. Но можно ли хладнокровно раздумывать, как именно убьешь?
Я говорил уже, что по натуре не воитель. В той внутренней борьбе, какая происходила во мне, одолела сила, мне не свойственная.
Дмитрий находился в Ставке. В его отсутствие я часто виделся с поручиком Сухотиным, раненным на фронте и проходившим лечение в Петербурге. Друг он был надежный. Я доверился ему и спросил, поможет ли он. Сухотин обещал, ни минуты не колеблясь.