Империя должна умереть - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Зыгарь cтр.№ 75

15 февраля Савва телеграфирует в Ригу Горькому и Андреевой: «Нездоров, несколько дней пробуду в Москве». Они начинают беспокоиться: Горький считает, что «нездоров» – значит под домашним арестом. Во всех письмах друзьям и Екатерине Пешковой он просит узнать, как там «отец» – так писатель называет Савву Морозова.

Но у Морозова действительно случается нервная болезнь из-за давления со всех сторон. Рабочие бастуют, и мать обвиняет во всем его: «Доигрался до забастовки? Умней всех хотел быть! …У нас – не Англия… Русскому мужику нужна острастка, он на ней вырос».

25 февраля мирный ход забастовки нарушен. Рабочие нападают на солдат, охраняющих нефтяные баки, те открывают стрельбу. В результате четыре человека в тяжелом состоянии попадают в больницу. В «Искре» выходит статья «О чудовищной эксплуатации рабочих Никольской мануфактуры и об издевательствах над ними Саввы Морозова». Савва Морозов, который сам несколько лет финансировал «Искру», погружается в тяжелую депрессию.

Что с ним происходит дальше, загадка. Известно, что нервное расстройство Саввы усугубляется, но насчет причин мнения расходятся: есть две противоположные версии, возникшие в апреле 1905 года и – удивительно – живущие до сих пор. Историки убежденно отстаивают либо одну, либо другую, не обращая внимания на противоречия.

По мнению друзей Саввы, в первую очередь Горького и Маруси, миллионера сводит с ума его семья. «Вон ведь какой дуб с корнем выворачивать начинает – Савву Тимофеевича, – пишет Андреева своей сестре 14 апреля. – До чего жаль его, и как чертовски досадно за полное бессилие помочь ему: сунься только – ему повредишь, и тебя оплюют и грязью обольют без всякой пользы для него. Хотя еще подумаем, может быть, что-нибудь и придумаем». Как помочь Морозову, она так и не придумает.

Савва Морозов находится в депрессии из-за неспособности вмешаться в судьбу собственного бизнеса, мать и жена запирают его дома, угрожают объявить психически неполноценным и начинают принудительно лечить – такой версии придерживаются все советские историки. Горький утверждает, что слышал от Морозова такую фразу: «Одинок я очень, нет у меня никого! И есть еще одно, что меня смущает: боюсь сойти с ума. Это знают, и этим тоже пытаются застращать меня».

У семьи Морозовых другая версия – она считает, что Савву окончательно добила ссора с Горьким. По словам Зинаиды, узнав, что против рабочих применили оружие, Горький написал Морозову грубое письмо. Савва лежит с нервным расстройством дома, пытается оправдаться, просит передать Горькому, что не виноват, не может повлиять на правление, что он болен. «Ничего, поправится», – якобы отвечает Горький. «У Саввы Тимофеевича остался очень горький осадок от отношения к нему Горького», – утверждает его жена. Зинаида Морозова ненавидит Горького и особенно Марусю Андрееву (бывшую любовницу Саввы), поэтому очень пристрастна. Это письмо Горького не сохранилось – не исключено, что его вообще не было.

Еще Зинаида вспоминает, что в апреле Горький приехал к Морозову и они поссорились. Этой встречи не было точно – писатель в тот момент живет в Крыму под постоянным наблюдением полиции. И из сохранившихся отчетов наружного наблюдения следует, что Горький в Москве у Морозова не появлялся.

Тем не менее этой версии – будто Морозова погубили Горький и его друзья-революционеры – придерживаются все постсоветские историки. Они считают ключевым персонажем в этой драме Леонида Красина, главу Боевой организации РСДРП и друга Марии Андреевой. Он, по протекции Маруси, работает инженером на фабрике у Морозова, но в феврале увольняется. По этой версии он требует у Саввы денег, но тот ему отказывает – что становится причиной окончательного разрыва между Морозовым и революционерами.

Доподлинно известно только то, что 43-летний Савва Морозов совершенно одинок и несчастен. У него плохие отношения с семьей, которая считает его социалистом-безумцем, а революционеров интересуют только его деньги. Как, впрочем, и Станиславского с Немировичем. Вслед за Андреевой еще в 1904 году он забросил МХТ.

Наконец, его оставили ближайшие друзья Горький и Андреева. Сначала они живут в Юрмале и почти не интересуются его состоянием, потом уезжают в Крым лечить Горького от туберкулеза. Горький отпущен из тюрьмы только до суда, он усиленно готовится к процессу, намереваясь использовать его как трибуну.

«Осенью Алеше, по всей вероятности, придется "сидеть", а я в это время буду гастролировать и наживать деньги, вот оно и будет разделение труда, – описывает Андреева в письме к сестре планы на осень. – Если же все останемся живы и целы, то на следующий сезон или устрою свой театр, или поступлю совсем в театр Комиссаржевской».

В Москве бурлит оппозиционная активность. Активисты Союза освобождения, в том числе Иван Петрункевич, пишут свой вариант российской конституции. Их основной закон предусматривает, что Россия – монархия, однако с двухпалатной законодательной Государственной думой и ответственным перед ней правительством. Отдельно прописываются пункты, особенно важные для российского подданного 1905 года – и чаще всего нарушаемые властями: все граждане равны перед законом, гарантируется тайна переписки и неприкосновенность жилища, цензура запрещена. Наконец, «каждый волен, не снабжая себя паспортом, свободно избирать или менять свое местожительство и занятие, приобретать повсюду имущество, свободно перемещаться внутри государства и выезжать за его пределы».

Проект начали обсуждать еще во время банкетной кампании в 1904 году – теперь же конституцией начинают интересоваться не только политические активисты, но и обыватели – московский высший и средний класс. На одно из обсуждений проекта конституции приходят даже Савва Морозов с женой. Зинаида иронизирует, что в зал набивается огромное количество людей, которые вообще «не знают, что такое конституция».

Она, конечно, недооценивает публику. Весной 1905 года московские купцы повально начинают интересоваться политикой – раньше все увлекались театром, сейчас в моде конституция. В начале марта по инициативе Саввы Морозова в Москве собирается совещание представителей предпринимательских организаций из всех промышленных районов России. Морозов, Рябушинский и еще несколько лидеров пишут петицию с требованием привлечь крупный бизнес к разработке закона о политической реформе.

В апреле в Москву приезжает человек, который точно знает, что такое конституция, – Павел Милюков. Бывший преподаватель Московского университета, который почти десять лет провел за границей (в Болгарии, в Италии, в Англии) с перерывом на две российские тюрьмы. Последние полгода он преподавал в Чикаго, но прервал свой контракт после Кровавого воскресенья и вернулся на родину. В Москве протест в моде, и «историк-диссидент» оказывается сразу в центре всеобщего внимания. Его зовут читать частные лекции в лучших домах города – сначала он выступает перед дворянами, потом перед студентами, наконец его ангажирует купечество. Всякий раз публика ломится. Милюков быстро оказывается в центре либеральной общественной жизни.

В апреле 1905 года в Москве собирается Второй земский съезд – продолжение тех «генеральных штатов», которые созывал осенью прошлого года в Петербурге Дмитрий Шипов. Милюков, конечно, не член земского собрания, поэтому не может участвовать в съезде, – но его, вместе с другими московскими знаменитостями, приглашают в качестве зрителя (публика сидит в соседней комнате и слушает через открытую дверь, что обсуждают земцы). Так, например, Милюков знакомится с 45-летним Михаилом Родзянко, депутатом из Екатеринослава (большую часть XX века этот город будет называться Днепропетровск). Через десять лет Родзянко и Милюков будут вместе руководить работой Государственной думы, о возникновении которой они пока только мечтают.