Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918 - читать онлайн книгу. Автор: Альберт Рис Вильямс cтр.№ 48

И вот теперь поступали сообщения о том, что из Гатчины вышел собирающийся с ними встретиться авангард, который представлял новое правительство, фабричных рабочих и случайные армейские соединения. Однако Красная гвардия струилась из города и растекалась по дорогам, ведшим на юг. Раздавались фабричные гудки. Если следовало прекратить работу, ее прекращали по приказу Военно-революционного комитета.

По дороге в Смольный мы увидели несколько плакатов. «Районному Совету рабочих депутатов и фабричным комитетам. Приказ. Нам угрожают банды Корнилова и Керенского, находящиеся на окраинах нашей столицы… Армия и Красная гвардия революции нуждаются в немедленной поддержке со стороны рабочих». Комитеты должны были набрать «как можно больше рабочих», которые должны были «собрать всю имеющуюся прямую и колючую проволоку, а также инструменты, чтобы рыть траншеи и возводить баррикады». И еще большими буквами: «Все имеющееся оружие нужно принести лично». И еще крупнее: «Необходимо соблюдать строжайшую дисциплину, и все должны быть готовы изо всех сил поддерживать армию революции». Это было подписано народным комиссаром Львом Троцким, председателем Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, и главнокомандующим Подвойским, председателем Военно-революционного комитета.

Из Смольного выходили рабочие с привязанными к спинам одеялами и чайниками, с револьверами или ружьями, лопатами и ручными гранатами. Среди них были и женщины, и мальчишки с пиками, с закатанными одеялами и матерчатыми сумками, в которых припасены хлеб, чай и другие продукты.

Мы с Ридом не предчувствовали никаких трудностей в получении пропуска. Мы уже получали временные пропуска от Военно-революционного комитета во время нашего второго похода в Зимний дворец, так почему у нас должны сейчас возникнуть какие-то проблемы? Однако у входа в Смольный нас остановили. Нужен был пропуск просто для того, чтобы войти внутрь. За один день все переменилось. В Смольный пришла дисциплина. В этой толчее мы с Ридом разделились.

Благодаря своему паспорту я в конце концов вошел в здание. Но пропуск, чтобы сопровождать Красную гвардию, собиравшуюся на битву с казаками, – это другое дело. Весь Смольный пронизывал порядок, внезапно он оказался заполненным функционерами и комиссарами. Я метался от одного к другому, все выше и выше, пока, наконец, не оказался перед самим Лениным. И вот я стоял, держа в руках верительные грамоты, и думал, насколько мне повезло. Однако Ленин взглянул на мои документы, подписанные Морисом Хильке и Камилем Гюисмансом, и стрельнул в меня вопросительным взглядом. Для меня имена Хильке и Гюисманса были вполне уважаемыми ⁴¹.

Но не для Ленина. Он вернул мне письма, словно они были от чиновников клуба Объединенной лиги, с одним лаконичным словом – «Нет».

Уже не помню, где я опять наткнулся на Рида и каков был его опыт. Я вспоминаю, как мы носились то тут то там, в поисках того, кто мог бы выступить нашим посредником при разговоре с Лениным, однако тщетно. Но все равно мы были решительно настроены на то, чтобы отправиться вместе с этой краснознаменной армией.

На следующий день мы оказались за пределами Смольного как раз в тот момент, когда на фронт отправлялась какая-то машина. В нее забирались Антонов-Овсеенко и матрос Дыбенко. Мы были с Гумбергом, который дерзко залез в машину, двигавшуюся на нас, и в ответ на протесты Антонова объяснил, как это важно, чтобы два американских корреспондента рассказали обо всем и представили миру истинную картину того, как рабочие героически защищают революцию. Антонов вздохнул, но уступил. Павел Дыбенко, комиссар морского флота, которому тогда было двадцать восемь лет, такой отважный молодой человек с кудрями, выбивающимися из-под каракулевой шапки, лихо заломленной на макушке, с коротко подстриженной бородкой в виде веера и с закрученными усами, – не возражал.

Мы не собирались обнародовать тот факт, что Ленин сказал «нет», и через Гумберга обеспечили себе путь на фронт, и не просто с Красной гвардией, но во главе армии и флота. Так что Рид вложил описание путешествия в уста «моего русского знакомого, которого я называл Трусишка» и который заставил его и меня поехать на фронт по железной дороге.

Выбрав такой псевдоним для Гумберга (Трусишка, от русского слова «трус» ), Рид отдавал дань той особой неприязни, которую они питали друг к другу, с одинаковой изобретательностью и предубеждением. То, что Рид вставил это в свою книгу, было не более несправедливым, как тот поступок, который Рид в частном порядке приписал Гумбергу, в результате чего было отменено назначение Рида советским консулом в Америку в январе 1918 года.

Тем не менее с тех пор один из людей, кого мы защищали, сам Дыбенко, оставил воспоминания об октябрьских днях, в которых описаны два ретивых американских корреспондента, зайцами проехавшие с самыми важными военачальниками того времени. В живых и подробных записках Дыбенко, названных «Великий подъем», он ссылается на то, как 28 октября, назначенный поехать в Царское Село, он на лестнице в Смольном натолкнулся на Антонова-Овсеенко, и они решили поехать вместе. С большим трудом они раздобыли машину.

«Когда мы забирались в машину, двое гражданских стали настаивать, чтобы мы взяли их с собой. Оба выглядели, как журналисты. Впоследствии я выяснил, что один из них был Джон Рид, который написал знаменитую книгу «Десять дней, которые потрясли мир». Антонов-Овсеенко разрешил Риду и его спутнику поехать с нами».

Дыбенко пожаловался, что он ничего не ел и не пил с тех пор, как утром выехал из Гельсингфорса, и Антонов согласился остановить машину в первом попавшемся месте, где можно было перекусить. Шофер остановился у маленького продовольственного магазина на Суворовском проспекте и, вернувшись с колбасой и хлебом, попросил у комиссаров деньги, чтобы заплатить хозяину. Ни у одного из них не оказалось ни копейки. Один из нас оплатил счет – скорее всего, Гумберг, которого только что наняли в качестве помощника Рэймон Робинса.

Мы были в пути и уже вот-вот должны были выехать за окрестности города, как машина сломалась. Дыбенко остановил приближавшийся автомобиль, на котором развевался небольшой итальянский флаг. Не важно, сидел ли там итальянский консул, на чем настаивал седок, заявляя о своей дипломатической неприкосновенности, либо он взял флаг в качестве уловки, довольно распространенной в те дни, – наши комиссары не стали утруждать себя тем, чтобы выяснить это. Когда его не удалось утихомирить обещаниями, что машина будет ему возвращена и что он может воспользоваться нашей машиной, когда ее отремонтируют, – Дыбенко дерзко сказал ему, что нашу машину скоро починят и что его авто требуется для срочного революционного дела. После чего мы забрались внутрь.

Мы пробивались сквозь непрерывный поток вооруженных рабочих и солдат (матросы были на подходе, как об этом постоянно говорил Дыбенко каждому, с кем мы общались), направлявшихся в Гатчину и оттуда. Армейских подразделений, как таковых, не было, никто не маршировал. Разрозненный грузный топот по грязной дороге и разнообразие обуви почему-то являли собой несуразное зрелище. Но это только на первый взгляд.