Фрида Абрамовна с Сашей, 16 мая 1946 года.
18 мая 46.
Я: «Саша, собери кубики».
Саша: «Попроси как следует».
Возразить нечего: мы требуем, чтобы она говорила «пожалуйста», и обычно шпыняем ее именно такими словами: «Попроси как следует».
* * *
Меня зовут к телефону. Я умываюсь. Чтобы пристойнее обрисовать положение, Шура говорит:
— Она не может подойти, она занята ребенком.
Саша, присутствующая при этом, выдерживает паузу, а потом осторожно спрашивает:
— Папа, а ты не обманываешь тетю?
Мать моя, до чего все надо делать с оглядкой!
23 мая 46.
Саша:
— Мама, костюмчик-изюмчик — правда, складно? Мама, слово «изюм» вкусное, и слово «вкусно» тоже вкусное, правда? Мама, а слово «кислый» — неприятное слово, да?
* * *
На днях была у Гали в школе, взяла ее табель (чтение — 5, арифметика и письмо — 4). Смотрела ее контрольные работы по арифметике и русскому языку. Задача и примеры решены безукоризненно, но в задаче всюду вместо слова «копейка» написано «рубль». Как остроумно заметила преподавательница, Галя решала задачу в соответствии с коммерческими ценами: у нее вышло, что карандаш стоит 54 рубля, ручка с пером — 25 рублей (вместо «копеек») и т. д.
Изложение написано хорошо. После рассказа о том, как льдина, на которую вскочила собака, раскололась, Галя написала: «Все ахнули…» И поставила многоточие. Однако и в изложении в слове «мальчики» она пропустила «ч», за что и получила четверку вместо пятерки. Преподавательница говорит, что схватывает она хорошо, быстро, но техническое выполнение ее уже не интересует — отсюда описки, ошибки и рубли вместо копеек.
24 мая 46.
Саша хвастливо:
— Я никогда не плююсь!
— А помнишь, как ты плюнула Лене в тарелку?
— Но это же не на пол! И это было давно, ну, мама, ведь это же было давно! И не на пол!
27 мая 46.
Саша задумчиво, с большими паузами, говорит:
— С кем же мне водиться? Галя пролила чернила… Вова облил Галю чернилами… Мила плохо учится… Лена схватила меня без спроса за живот… С кем же мне теперь водиться?.. Надо подумать…
С Леной она рассталась враждебно: высосала из пальца какую-то кляузу и твердо стоит на том, что Лена обязана перед ней как следует извиниться:
— Когда я плюнула Лене в суп, я как ей сказала? Я ей сказала: «Леночка, дорогая, извини меня, пожалуйста, я никогда больше не буду». А когда Лена схватила меня за живот без спросу, она как извинилась? «В мире, в мире навсегда, в ссоре, в ссоре никогда!» Извиняться надо не так! Она должна сказать, как я ей сказала: «Сашенька, дорогая, прости, я больше не буду». А она как сказала? Она просто сказала…
И повторяла долго, многословно, одно и то же по многу раз.
28 мая 46.
Саша:
— Мама, давай играть, как будто ты бабушка, а я Красная шапочка, давай? Ладно? Вот я прихожу и спрашиваю: «Бабушка, а почему у тебя такие большие ушки?», а волк отвечает: «Чтоб лучше слышать тебя, дитя мое». — «Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие глазки?» А волк отвечает: «Чтоб лучше видеть тебя, дитя мое». «Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие зубки?» — «Чтоб лучше съесть тебя, дитя мое!» — И тут он меня проглотил. Вот прихожу я в живот… Вижу — бабушка. Это ты. Говорю: «Здравствуй, бабушка!» А ты что отвечаешь?
…Но в ответ я только бездарно смеюсь.
1 июня 46.
Я по Галиной просьбе рассказывала ей содержание иллюстраций к Дантовскому «Аду». Саша некоторое время прислушивалась, а потом сказала:
— Это злая книга. Не надо ее, давайте читать другую!
6 июня 46.
Саша:
— Мама, ты меня любишь?
— Люблю, люблю, — отвечаю я устало.
— А почему таким тоном? — спрашивает Саша огорченно.
— Каким же тоном, по-твоему? — удивляюсь я.
— Бедным… Бедным тоном, — поясняет Саша.
* * *
Вчера мы переехали на дачу. Саша в упоении. Рвет цветы, научилась кататься на велосипеде, восхищается каждой травкой, командует Севочкой. Он несколько сопротивляется.
* * *
Галя вчера отбыла в Ленинград к бабушке Вале.
15 июня 46.
— Мама, я тебе расскажу смешное: тетя Поля говорит не «надеваю», а «одию». Правда, смешно?
* * *
Саша:
— Мама, я хочу ходить босиком, ведь Севочка ходит босиком!
— Он мужчина! — говорю я.
— А я кто? — с интересом спрашивает Саша.
— А ты женщина.
— Буду… — поправляет Саша.
— А сейчас кто же ты?
— Сейчас я просто девочка, а Сева просто мальчик. Потом я буду женщина, а Сева — мужчина…
Мы смеемся. Саша с удовлетворением поясняет:
— Я все понимаю…
* * *
Еще о воздействии художественной литературы на человеческую душу. Я стала читать Саше ненецкую сказку «Кукушка»:
«Вот что было. Жила на земле женщина. Было у нее четверо детей. Не слушались дети матери. Бегали, играли на снегу с утра до вечера. Вернутся к себе в чум, целые сугробы снега на пимах натащат, а мать убирай.
Одежду промочат, а мать суши.
Трудно было матери.
Вот один раз летом ловила мать рыбу на реке. Тяжело ей было, а дети ей не помогали.
От такой жизни, от работы тяжелой заболела мать. Лежит она в чуме, детей зовет, просит:
— Детки, воды мне дайте. Пересохло у меня горло. Принесите мне водички!
Не один, не два раза просила мать: не идут дети за водой.
Старший говорит:
— Я без пимов!
Другой говорит:
— Я без шапки!
Третий говорит:
— Я без одежи!
А четвертый и совсем не отвечает.
Сказала тогда мать:
— Близко от нас река, и без одежи можно за водой сходить. Пересохло у меня во рту. Пить хочу!
Засмеялись дети…»
Не успела я дойти до этих слов, как с Сашей стало твориться что-то уму непостижимое — она заплакала и закричала: «Зачем ты мне читаешь такую злую книгу? Про таких детей?»