— Как мама меня любит!
Вчера долго гладила меня обеими ручками по лицу. А потом спросила:
— Приятно?..
* * *
Саша поет:
— Ольбульбе́ли — опупели! Ольбульбе́ли — опупели!
— Саша, что такое ольбульбели?
— Это такое платьице! (?!)
* * *
Я рассказала Саше своими словами сказку о золотой рыбке («…А старуха говорит: попроси у рыбки отдельную квартиру с газом, новые туфли, шапку-кубанку и много пододеяльников…»). Эффект неожиданный: Саше жалко старуху:
— Зачем у нее всё отняли?
— Жадная она, понимаешь — жадная! — говорю я. — Чего же ее жалеть?
— Все равно жалко! — отвечает Саша.
* * *
Саша сказала кому-то: «Не ври! Ты врешь!»
Шура объяснил ей, что надо говорить не «врешь», а «ошибаешься».
Сегодня я сказала Саше:
— Не сбрасывай с себя одеяло.
Она ответила:
— Я не сбрасываю, не ошибайся, пожалуйста.
При этом вежливое «не ошибайся» звучит у нее совсем так же, как и «не ври».
* * *
Я принесла от дяди Бори Зутта в подарок Саше целлулоидного пупса. Все сказали: «Какой чудесный! Где это Борису Борисовичу удалось поймать такого?»
Саша с удивлением:
— А разве они бегают по улицам? Ведь они же голые?
27 февраля 46.
Всё, что мы ей говорим, она возвращает нам сполна:
— Мама, сейчас же подай мне кубик!
Или:
— Папа, ты в своем уме? Ты разрушил мой домик, все кубики упали!
И так далее.
Когда Шура ее шлепает (а только он и шлепает), она призывает на помощь все свое самообладание, только бы не заплакать: отворачивается, строит равнодушное лицо, говорит что-нибудь, не идущее к делу: «Какой у кошки хвост пушистый».
* * *
Шура:
— Саша, извинись передо мной!
Саша:
— Я устала…
1 марта 46.
У Шуры очередной грипп, и я отвезла Сашу на Сретенку. Между нею и Галей после поцелуев и объятий произошел такой разговор:
Галя:
— Ты поедешь с мамой Фридой обратно?
— Нет, я не хочу ехать на Ермолаевский.
— Почему?
— Потому что я хочу остаться на Сретенке.
— А почему?
— Потому что я хочу спать вместе с тобой.
— А почему?
— Потому что я тебя люблю.
— А почему?
— Потому что ты моя сестричка.
— А почему я твоя сестричка?
— Почему-почему! — раздражаясь, ответила Саша. — Потому что кончается на «у».
Папа Аба слушал с наслаждением, и на лице у него был написан восторг…
5 марта 46.
Саша после четырехдневного отсутствия вернулась домой.
— Ну как, мой горшочек тут скучал без меня? — спросила она.
Сразу стала озорничать, верещать, чего на Сретенке не бывало.
6 марта 46.
На Сашу напал рисовальный стих. Она целыми днями рисует, чем бесконечно радует родителей. Бумаги изводит — пропасть.
Постройки из кубиков стали у нее просто грандиозными. Я даже не могу их изобразить здесь.
7 марта 46.
Четыре года со дня гибели Шуры [А. И. Кулаковского, отца Гали. — А. Р.].
4 апреля 46.
Саша долго сидела у больной Ольги Львовны. После разговоров, чтения и прочих забав усталая Ольга Львовна сказала Саше:
— Ну, теперь помолчи немного…
Саша смолкла.
Через минуту раздался вздох, почти стон.
— Что ты, Сашенька? — спросила Ольга Львовна.
— Я не могу больше молчать!
7 апреля 46. Сретенка.
Когда Шура говорит Саше: «Я тебя не люблю!», она огорчается, но терпит сравнительно мужественно. Шура произносит эти слова слишком часто, и Саша попросту привыкла к ним. Я же этой формулой не злоупотребляю. И уж если мне приходится сказать «Ты плохая девочка, я тебя не люблю!» (Бог знает, педагогично это, или непедагогично), — она начинает маяться. На днях, когда папа Аба спал, я велела ей уйти в коридор и играть там. Она ответила: «Не хочу!» Вот тогда-то я и сказала:
— Если ты не слушаешься, я не стану тебя любить!
Она вышла, долго не появлялась. Потом мы сели за стол и явился Вадик, посланный Сашей:
— Дядя Аба, вы любите Сашеньку? — спросил он.
— Люблю! — ответил удивленный папа.
— Тетя Соня, а вы любите Сашеньку?
— Люблю!
— Тетя Фрида, а вы любите Сашу?
— Нет, — сказала я решительным голосом.
Вадик удалился. Потом прибежал снова:
— Тетя Фрида, а почему вы не любите Сашеньку?
— Потому что она не слушается.
Вадик снова убежал, но через минуту опять пришел:
— Тетя Фрида, Саша говорит, что она нечаянно не слушалась.
Самой выяснить отношения не позволяло самолюбие.
* * *
Галя дружит с Вовой. Он Галин ровесник, но она по сравнению с ним великан: на голову выше, вдвое шире в плечах. Сидя рядом с ним, доверчиво обнимает его за шею, очень считается с его мнением. Излюбленная игра — в папу и маму. Саша в этом случае дочка, а Галя Варичева — няня. Мать Вовы, мою сверстницу, я в детстве знала: она жила в Дорогобуже у своей приемной матери, Евгении Афанасьевны, и приезжала гостить в Москву к Вере Афанасьевне. Звали ее Огонёк (Агния). Когда немцы наступали на Дорогобуж, она бежала с Евгенией Афанасьевной и четырьмя своими детьми. Во время бомбежки убило ее и двух малышей. С оставшимися ребятами Евгения Афанасьевна пошла дальше. Двухлетний малыш в дороге потерялся. Уцелел один Вова, в котором Евгения Афанасьевна не чает души, хотя он ей совсем чужой. Сейчас она с ним живет у Веры Афанасьевны. Вову очень любят, очень балуют. Он мальчик способный, умница, но истеричный. Много кричит, плачет. А раз, когда его обманом хотели оставить на даче (в город боялись везти, у Гали нашли дифтерит), он плакал и кричал: «Если вы меня обманываете, то уж лучше убейте, лучше убейте меня!»
Евгению Афанасьевну он зовет бабушкой. Иногда, рассердившись, он бьет ее. Она все прощает. Мне кажется — напрасно. Он много перенес, его очень жаль, но распускать тоже не следует. Я слышала, как Евгения Афанасьевна утешала его по какому-то поводу: «Вовочка, не плачь, пожалуйста, не плачь». А он отвечал: «Я никак не могу успокоиться». И это было очень фальшиво. Он внимательно прислушивается ко всему, что о нем говорят, и потом рассказывает о себе теми же словами. «Плача, он подолгу не может успокоиться», — эту фразу я не раз слышала от Евгении Афанасьевны.