Ему удалось найти и поймать ускользающее равновесие между проникновенной простотой народной мелодики и запредельным интеллектуальным совершенством высокой полифонии. Современники пребывали от его творчества в полнейшем восторге.
«Пародийное» нововведение Жоскена понравилось композиторам, и к середине XVI века большинство авторов месс стало использовать технику пародии. Но католическая церковь тех времен чуждалась гибкости. Тридентский собор, состоявшийся в 1562 году, запретил использовать светские мелодии в церковной музыке. Техника пародирования в Италии и частично Франции заглохла. Но не в Германии — стране Лютера. Последний считал Жоскена Депре главным музыкальным авторитетом прошлого, восхищено называя «повелителем нот».
Таким образом, Бах «перелицовывал» светское в духовное строго в рамках существующей традиции. А возмущение Швейцера объясняется уже неоднократно упоминавшимся романтизмом. Именно романтики опоэтизировали труд композитора, почти лишив его права на «хищный глазомер» ремесленника.
Любопытный момент. Образ художника-творца, далекого от обыденности и осиянного неземным вдохновением, появился с развитием идей гуманизма. Именно тогда творящих начали делить на две категории: «ремесленник» и «от Бога». Этим самым, с одной стороны, унижалось ремесло, а с другой стороны показывалось: «Бог» в творчестве — большая редкость. Насколько удивил бы такой подход Баха, делающего музыку «во славу Божию, ближнему в поучение» и уверенного в том, что высокого мастерства может достигнуть всякий, кто будет достаточно прилежен!
Но все же интересно, почему Швейцеру, обвинявшему Баха в «уничтожении», а вернее сказать, в надругательстве над «Страстями по Матфею», не пришла в голову мысль: в обоих произведениях, независимо от их музыкальной идентичности, речь идет об одном и том же — о смерти? И здесь нет никакого кощунства от возможного сопоставления Леопольда с Христом, поскольку нет и сопоставления. Здесь может быть только Христос, соединившийся в смерти с каждым из нас и давший каждому верующему в Него надежду на воскресение.
Глава десятая.
«ПЛОХОЙ» КАНТОР
Вернемся к истории сражений нашего героя с начальством. Неумолимая Endzweck снова звала Баха в бой за музыкальное совершенство. На этот раз композитор не побоялся вторгнуться в святая святых церковной жизни — в теологию. Речь шла о подборе литургического репертуара, то есть музыкальной части, которую пели хором все прихожане.
Подобрать музыку для богослужения являлось непростой задачей. Существовало не так уж много песнопений красивых, но в то же время — несложных и доступных для исполнения непрофессионалами. Требовалось соотнести их не только с периодом церковного календаря, но и с каждодневным фрагментом из Евангелия. По старому обычаю, за эту работу отвечал кантор.
Однажды вечерний проповедник церкви Святого Николая иподьякон магистр Гаудлиц попросил у Баха разрешения самому выбирать песнопения из сборника. Композитор не возражал, консистория зафиксировала этот факт. В рамках этого соглашения Иоганн Себастьян и Гаудлиц мирно просуществовали около года, после чего у Баха внезапно случился новый приступ яростной борьбы за всеобщую музыкальную власть. Он решил, что позволил проповеднику слишком много, и без предупреждения начал снова выбирать песнопения самостоятельно. Раздосадованный Гаудлиц пожаловался в консисторию. Пришедший ответ был довольно предсказуемым. Баху предписали придерживаться ранее заключенного соглашения. Казалось бы, все логично. Никто не любит передергиваний. Договорились изменить обычай — значит, соблюдаем новый.
Но Иоганн Себастьян повел себя на редкость необъяснимо. Он написал в магистрат письмо. Дочерна сгустив краски, обрисовал опасности, угрожающие богослужению из-за того, что песни подбирает человек, мало сведущий в музыке. А год назад никаких опасностей не наблюдалось.
«…Ваши превосходительства высокоблагородные и высокознатные господа благосклоннейше соизволят вспомнить, что при [моем] утверждении в доверенном мне канторстве здешней школы Св. Фомы мне Вашими превосходительствами высокоблагородными и высокознатными господами дано было указание неускоснительно следовать при публичном богослужении сложившимся обычаям и не вводить никаких новшеств, причем я был благосклоннейше заверен в Вашем высоком покровительстве. Среди обычаев этих и заведенных порядков было и расположение духовных песнопений до и после проповеди, каковое всецело предоставлено было мне и предшественникам моим по канторату, — в соответствии с евангелиями и с ориентированным на них дрезденским сборником песнопений и сообразно времени и обстоятельствам; и, как может засвидетельствовать досточтимое духовенство епархии, никогда по сему поводу не возникало разногласий. Но, вопреки тому, иподьякон церкви Св. Николая господин магистр Готлиб Гаудлиц попытался внести новшество и вместо до сих пор употреблявшихся песнопений, расположение коих согласуется с церковным обрядом, взять другие, а когда я высказал опасение, что подобный упадок чреват угрожающими последствиями, он подал на меня жалобу в высокочтимую консисторию и выхлопотал распоряжение, согласно коему я впредь должен исполнять те песнопения, какие мне будут предписывать проповедники» (И.С. Бах — в городской магистрат. Лейпциг, 20.IX. 1728 г.). Может быть, за это время пастор показал свою непригодность в деле подбора репертуара? Но почему тогда раньше композитор уступил ему с такой легкостью? Ведь уровень музыкального и общекультурного развития человека виден сразу.
Вероятнее всего, Иоганна Себастьяна снова уязвило неуважительное отношение к должности городского музикдиректора. Ведь иподьякон занимал низшую ступень в иерархии лютеранских священнослужителей — после дьякона, архидьякона и пастора. И речь шла строго о музыке. При этом Гаудлиц счел возможным проигнорировать музыкальный авторитет Баха.
Ситуация весьма неоднозначна. Музикдиректор, конечно, заведует музыкой в городе и церкви, но обязан подчиняться церковным властям. Иоганн Себастьян часто называет лейпцигское начальство «странным». К сожалению, в этой ситуации сам он выглядел еще страннее. Помог ли ему магистрат урезонить иподьякона? Как выясняли между собой отношения чиновники магистрата и консистории? Все это осталось неизвестным. Однозначно следующее: спустя менее двух лет, в 1729 году, после печальной поездки в Кетен, у композитора случилось настоящее сражение с начальством.
Как всегда, весной в пасхальное время Бах провел приемные испытания для желающих обучаться в Томасшуле. Десять мальчиков (в их числе Вильгельм Фридеман Бах) окончили школу, и требовалось отобрать на их место десятерых новых. Напомним: школа имела музыкальный уклон, в обязанности кантора входило музыкальное сопровождение богослужений силами воспитанников. Какова же была его ярость, когда огласили окончательные списки! Магистрат утвердил только половину кандидатов. Остальные были назначены городским советом, хотя не имели достаточных музыкальных способностей.
Трудно даже представить горечь и разочарование, охватившие композитора. Распоряжение магистрата нанесло сокрушительный удар по смыслу его существования. Правителям Лейпцига оказалось неважным самое главное — совершенное звучание церковной музыки.