Израиль в Москве: повесть - читать онлайн книгу. Автор: Ефим Лехт cтр.№ 13

Напугав Ивана, Изя душераздирающе чихнул. Чих, похожий на роды. При этом из его рта выскочило какое-то существо и на коротких лапках ловко убежало в кусты. Простуда?

Немедленно повернулся мужичок с удочкой, притворявшийся рыбаком. Что тут ловить? Пиранью?

— Будьте здоровы, Израиль Абрамович! — крикнул Ваня. Он с кем-то доругивался по телефону: — Я не откладываю долгов в ящик… палка о двух концах и то ошибается… чего ты предупреждаешь? Ты что, Минздрав — предупреждать?

Закончив, высморкался по-хоккейному, зажав одну ноздрю.

— Ну что, поехали?

— Да-да, конечно. Нам бы еще на Комсомольский, Иван.

Вот и дом, где они жили. Рядом с магазином «Океан», в котором Изя покупал рыбу для сиамки Алисы. Загадочная рыбка простипома. Вместо «Океана» — стеклянный офис с планктоном, напряженно глядящим в экраны компьютеров.

Изин дом не изменился. Эту пятиэтажку строили пленные немцы. В квартире был высокий потолок, прекрасный пол, в смысле крепкий паркет. С недалекого стадиона в Лужниках иногда доносился сдержанный рев. А однажды прямо из окна Изя увидел улетающего олимпийского Мишку. Винегрет воспоминаний.

Бойкий мужичок по кличке Ильич, хотя это его отчество. Ветеран олимпийского движения. В 1980-м во время Московской Олимпиады он работал в Лужниках электриком.

— И вот, — рассказывал Ильич, — когда наши метали, допустим, диск, копье или молот и прочий инвентарь или когда прыгали в длину или тройным, целая бригада по команде, споро, отворяла нужные ворота стадиона для сквозняка или, как говорил бригадир, для «розы ветров». И после советской попытки сразу опять запирали. Расчет был серьезный. Мы же хотели всем рекордам наши русские дать имена.

Во дворе сурово забивают «козла», кажется, те же непреклонные Выхин, Бутов, Бибирев и Зюзин. В любую погоду. Дубль пусто.

— Ваня!

— Я за него.

— Нам к шести.

— Успеем, поедем огородами. Дорога займет меньше времени, чем от эрекции до эякуляции. — Он покосился на Марту. — Так Боб выражается. Будет короче, нежели чем через кольцо.

Зачем он после «нежели» говорит «чем»?

— Какой у них адрес? Я Андрюху спрашивал, а он молчит как пармезан. Надо же забить в джи-пи-эс. Вот если бы у Моисея был навигатор, а, Израиль Абрамович? Совсем другая история.

— Видите ли, Ваня…

— Й-о-о! Мобильник помирает, ёмобильник.

В Израиле вместо удивленного «й-о-о» поют «й-у-у».

Все же пока до Текстильщиков доехали — все пробки собрали. Зато при торможениях ни разу не дернулись.

— Спасибо за гладкую езду, Иван!

— И какой же еврейский не любит гладкой езды, — подмигнул в зеркальце Иван.

Изе он, скорее, нравился. Персонаж понятный. И ничто животное ему не чуждо.

— Грачи прилетели! — празднично пропел Бурдянский. — Ну, как вы там, в Израиловке? Танцы с сабрами? ^[12] — Он показал осведомленность.

Галя и Гена. Галогены.

— Хоть раз приехал бы. Сам посмотрел.

— А когда? Суета сует. Причесаться некогда.

Изя с сомнением покосился на Генкину плешь.

— Я бы, может, и приехал, если бы у вас была диктатура, лучше военная. С вашей демократией вы слишком церемонитесь с арабами.

Изя вспомнил такого же тайного советника.

— Да какие там на хрен переговоры! — надрывался новый канадец из Могилева. — Арабы понимают только язык силы.

Он вел машину по просторам Канады и в азарте бросал руль, размахивая руками. Вот такой Лёва из Могилёва. Изя давно убедился: самые горячие патриоты Израиля живут в Штатах и Канаде. И вот, в Москве.

Галя предложила тапочки, и у Изи сразу испортилось настроение. По старомосковской манере прихожая была завалена обувью. Он и в прежние времена не любил переобуваться в гостях, а теперь и вовсе отвык. Забыл, что в России разуваются как мусульмане. Приходишь комильфо, все продумано, туфли, галстук и носки в тон, а тебе предлагают убитые тапки, клетчатые развалины сорок восьмого размера. И ты уже не денди и не лондонский, а лузер из Жмеринки. Мягко, но твердо он отстоял право остаться в своих «мартенсах».

— Может, у него носки дырявые, — веселился Генка.

Юмор на уровне плинтуса, а ведь бывший кавээнщик, удалой гитарист. Марте он когда-то нравился, потому что был похож на Кортнева. «Несчастный случай».

Гримаска брезгливости превратилась в морщину, подбородок раздвоенный, похож на крошечную попку, на шее висят очки. Серая чепуха вокруг лысины, десяток волос бережно приклеен, слева направо. Заемные ценности.

— Галка, смотри! Наш Изя не соглашается стареть.

— И не толстеет!

— Я ужин отдаю врагам.

— Да? Я гляжу, у тебя их много.

В темном зеркале прихожей отражался узкий, как одноименная страна, господин. Бархатный пиджак, желтоватый, в пятнах так называемой гречки бритый череп (No hair, no care ^[13]), на шее — старческие вожжи, фирменный средиземноморский загар успел выцвести. Бородка — соль с перцем, соли больше. Израиль поношенный.

Изя в зеркале с усилием сделал нарядное лицо (утомительное желание нравиться) и, неслышно насвистывая, замшевой походкой регтайма направился к кухне, где уже гомонило общество и раздавались гигиенические поцелуи в воздух, а также нехитрые подарки Святой земли: тарелка с видом Иерусалима, ладошка хамсы, косметика Мертвого моря.

— Мертвое море — лучшее море, — рассуждал Гена, — мертвый сезон — лучший сезон, а мертвый араб — лучший араб!

Изя почувствовал неловкость. Как обычно, душила пошлость.

— Гена, ты же, кажется, либерал. Неудобно.

— Неудобно шубу в трусы заправлять. Арабы, вон, евреев убивают, не задумываются. Им удобно!

Кухня, гнездо диссидента, казалась тесней, чем прежде.

— В тесноте, да не обедал, — опрометчиво уронил Израиль.

— А вот и нет, у нас уже все готово, — начала обижаться Галка.

— Поддам, поддам, поддам, вместе с Изькой сегодня поддам! — голосил Гена.

Культ старинного буфета непоколебим с давних пор. Деревянные гроздья, бронзовые ручки, коричневая тоска. Антиквариат. Шепотом:

— Галя, выбрось эту бандуру. Не пожалеешь.

Не дает ответа. Пожимает плечами. Весело жалуется Марте:

— Чтобы ресницы красить, нужны очки. Надев очки, не подберешься к глазам.