Сцены из провинциальной жизни - читать онлайн книгу. Автор: Джон Кутзее cтр.№ 67

В первый день июня он берет такси и с сундуком и чемоданом переезжает с непрезентабельной Арчуэй-роуд в Хампстед с его неброской элегантностью.

Квартира большая и просторная. В ней много воздуха, в окна льется солнечный свет, здесь мягкие белые ковры, книжные шкафы с заманчивыми томами. Это совсем не похоже на все, что он до сих пор видел в Лондоне. Он не может поверить в свою удачу.

Пока он распаковывает вещи, новая подопечная стоит в дверях его комнаты, наблюдая за каждым его движением. Ему никогда прежде не приходилось присматривать за ребенком. Поскольку он молод, нет ли у него естественной связи с ребенком? Медленно, мягко, с самой приветливой улыбкой, он закрывает перед ней дверь. Через минуту девочка ее распахивает и с серьезным видом продолжает за ним наблюдать. «Это мой дом, — кажется, говорит она. — Что ты делаешь в моем доме?»

Ее зовут Фиона. Ей пять лет. Позже, в тот же день, он делает попытку с ней подружиться. В гостиной, где она играет, он опускается на колени и гладит кота — огромного, вялого, стерилизованного. Кот терпит, что его гладят, как, по-видимому, терпит любые знаки внимания.

— Киска хочет молока? — спрашивает он. — Дадим киске молока?

Ребенок не шевелится, как будто не слышит.

Он идет к холодильнику, наливает в мисочку кота молоко, приносит и ставит перед котом. Кот нюхает холодное молоко, но не пьет.

Девочка обматывает своих кукол шнуром, засовывает в корзину для белья, снова вытаскивает. Если это игра, то смысл этой игры ему неясен.

— Как зовут твоих кукол? — спрашивает он.

Она не отвечает.

— Как зовут этого уродца? — спрашивает он, показывая на черную куклу-уродца с выпученными глазами и спутанными волосами.

— Он не уродец, — возражает ребенок.

Он сдается.

— А сейчас мне нужно поработать, — говорит он и удаляется.

Ему сказали, чтобы он называл няню Теодорой, Теодора же еще не придумала, как его называть — уж точно не «хозяин». Она занимает комнату в конце коридора, рядом с детской. Предполагается, что эти две комнаты и прачечная — ее вотчина. Гостиная — нейтральная территория.

Насколько он может судить, Теодоре за сорок. Она состоит на службе у Меррингтонов с их последней поездки в Малави. Вспыльчивый бывший муж — антрополог, Меррингтоны были в стране Теодоры с экспедицией: записывали музыку племен и коллекционировали музыкальные инструменты. Теодора вскоре стала, по словам миссис Меррингтон, «не только помощницей по дому, но и другом». Ее привезли в Лондон из-за того, что ребенок к ней привязался. Каждый месяц она посылает домой жалованье, благодаря которому ее дети сыты, одеты и посещают школу.

А теперь совершенно неожиданно какому-то незнакомцу, который вдвое моложе этого сокровища, поручили присматривать за ее владениями. Всем своим поведением, молчанием Теодора дает понять, что оскорблена его присутствием.

Он не винит ее. Вопрос в том, не стоит ли за ее негодованием нечто большее, чем просто уязвленная гордость? Она, вероятно, знает, что он не англичанин. Быть может, ее негодование направлено против него как южноафриканца, белого, африканера? Ей должно быть известно, каковы африканеры. Африканеры — красноносые мужчины с большим брюхом, в шляпах и коротких штанах, коротышки-женщины в бесформенных платьях — разбросаны по всей Африке: они есть в Родезии, в Анголе, в Кении и, конечно, в Малави. Может ли он что-нибудь сделать, чтобы заставить ее понять, что он не такой, как они, что он уехал из Южной Африки, решил навсегда порвать с ней? «Африка принадлежит тебе, она твоя, и ты можешь делать с ней, что тебе угодно», — если бы он внезапно сказал ей это за кухонным столом, изменила бы она свое мнение о нем?

«Африка твоя». То, что казалось совершенно естественным, когда он еще называл этот континент своей родиной, выглядит все более абсурдным отсюда, из Европы: горстка голландцев высадилась на берег в Вудстоке и объявила, что иностранная территория, которую они до того и в глаза не видели и которую теперь их потомки считают своей по праву рождения, принадлежит им. Это вдвойне абсурдно, потому что первый десантный отряд неправильно понял приказ или предпочел неправильно понять. Им было приказано вскопать огород и вырастить лук и шпинат для флота Ост-Индии. Два акра, три акра, самое большее пять — вот и все, что требовалось. Никто не имел в виду, что они захватят лучшую часть Африки. Если бы только они повиновались приказу, его бы здесь не было, и Теодоры тоже. Теодора счастливо толкла бы просо под небом Малави, а он бы — что? Он сидел бы за письменным столом в офисе в дождливом Роттердаме и складывал цифры в гроссбухе.

Теодора толстая женщина, у нее все толстое, от пухлых щек до распухших лодыжек. При ходьбе она раскачивается из стороны в сторону, тяжело дыша от усилий. В доме она носит шлепанцы, когда она ведет ребенка утром в детский сад, то втискивает ноги в тенниски, надевает длинное черное пальто и вязаную шапку. Она работает шесть дней в неделю. По воскресеньям она ходит в церковь, но остальную часть выходного проводит дома. Теодора никогда не пользуется телефоном, по-видимому, у нее нет круга общения. Что она делает, когда предоставлена самой себе, — этого он не может вообразить. Он не заглядывает ни в ее комнату, ни в детскую, даже когда их нет дома, — в свою очередь, он надеется, что и они не будут совать нос в его комнату.

Среди книг Меррингтонов есть фолиант с порнографическими картинками из истории имперского Китая. Мужчины в шляпах странной формы распахивают свои одеяния и нацеливают чрезмерно раздувшиеся пенисы на гениталии женщин, которые услужливо расставляют ноги и поднимают их вверх. Женщины белые и мягкие, как личинки пчел, их крошечные ноги кажутся приклеенными к животу. Интересно, выглядят ли китаянки и сейчас так же в раздетом виде, или в результате образования и работы в полях у них теперь нормальные тела, нормальные ноги? Есть ли у него шанс когда-нибудь это выяснить?

Поскольку он получил бесплатное жилье, притворившись человеком с профессией, на которого можно положиться, ему нужно делать вид, что он где-то служит. Он встает рано — раньше, чем вставал обычно, — чтобы позавтракать до того, как проснутся Теодора с ребенком. Затем закрывается в своей комнате. Когда Теодора возвращается после того, как отвела ребенка в сад, он уходит из квартиры, всем своим видом показывая, что идет на работу. Поначалу он даже надевал черный костюм, но вскоре расслабился. Домой он возвращается в пять, иногда в четыре.

К счастью, сейчас лето, и ему не нужно ограничиваться Британским музеем, книжными магазинами и кинотеатрами, он может прогуливаться в общественных парках. Должно быть, примерно так жил его отец в те долгие периоды, когда был без работы: бродил по городу в костюме, в котором ходил в офис, или сидел в барах, следя за стрелками часов и выжидая часа, когда прилично будет вернуться домой. Неужели в конце концов окажется, что он сын своего отца? Как глубоко сидит в нем эта никчемность? Не окажется ли он еще и пьяницей? Нужно ли обладать определенным темпераментом, чтобы стать пьяницей?