Легенды Белого дела - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Бондаренко cтр.№ 9

Но оправдание не принесло Сергею Леонидовичу успокоения. 10 апреля он написал заявление об освобождении от членства в обоих комитетах. На душе становилось все тяжелее и тяжелее, вера в то, что удастся наладить простые и доверительные отношения между офицерами и солдатами, избавиться от «плохого» старого и вжиться в «хорошее» новое, таяла с каждым днем. 13 апреля Марков записал: «Я верю, что все будет хорошо, но боюсь — какой ценой? Мало говорить — война до победного конца, но надо и хотеть этого…» ^[41]

Два дня спустя Сергей Леонидович после долгого перерыва получил назначение в строй, на должность командующего 10-й пехотной дивизией (37-й Екатеринбургский, 38-й Тобольский, 39-й Томский и 40-й Колыванский пехотные полки). Это назначение было связано с так называемой «гучковской чисткой», которую переживала армия в эти дни: военный министр Временного правительства А. И. Гучков ^[42] избавлялся от «старорежимных» командиров, не проявивших за первые месяцы лояльности к новым армейским реалиям. Одновременно шло выдвижение тех, кто «воспринял требования момента». Прежний комдив 10-й дивизии генерал-майор Д. Т. Надежный ^[43] ушел на 3-й армейский корпус, а его место досталось Маркову. Впрочем, никакими подвигами 10-я дивизия в краткий период его командования не блистала, занимаясь тем же, чем и весь фронт, — бесконечными митингами по любому поводу. 12 мая 1917 года, меньше чем через месяц после получения должности комдива, Марков снова вернулся в штаб. Но на этот раз его ждала святая святых действующей армии — Ставка Верховного главнокомандующего.

С августа 1915 года Ставка размещалась в белорусском городе Могилёве, который тогда называли Могилёвом-Днепровским или Могилёвом-Губернским — чтобы отличить от Могилёва-Подольского. Пост Верховного главнокомандующего после падения монархии занимал генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев, которого Марков знал уже десять лет. Но главное: начальником штаба Ставки еще 5 апреля был назначен добрый знакомый Сергея Леонидовича по 4-й «железной» бригаде — Антон Иванович Деникин. Генерал-квартирмейстером при нем месяц как был талантливый и энергичный генерал-майор Я. Д. Юзефович ^[44], который после прибытия Маркова стал 1-м генерал-квартирмейстером; Сергей же Леонидович получил должность 2-го генкварта. Отношения между генералами установились теплые, дружеские, возникла надежда на то, что удастся наладить продуктивную работу.

Впрочем, эти надежды Маркова тоже рухнули достаточно быстро. Дело было в манере главковерха вести дела: Алексеев стремился сосредоточить в своих руках все рычаги управления армией, а начальнику штаба и обоим ген-квартам доставалась роль технических помощников, с чем они мириться не желали. Деникин и Юзефович начали поговаривать об уходе, Марков тоже. «Много раз втроем (я, Юзефович, Марков) мы обсуждали этот вопрос <…>, — вспоминал А. И. Деникин. — Марков заявил, что без нас не останется ни одного дня. Наконец, я решил поговорить откровенно с Михаилом Васильевичем. Оба взволновались, расстались друзьями, но вопроса не разрешили.

— Разве я не предоставляю вам самого широкого участия в работе; что вы, Антон Иванович? — совершенно искренно удивился Алексеев, в течение всей войны привыкший к определенному служебному режиму, казавшемуся ему совершенно нормальным.

Опять „конференция“ втроем. После долгих дебатов решили, что общий план кампании 17-го года разработан давно, и подготовка ее находится уже в такой стадии, что существенные перемены невозможны, что детали сосредоточивания и развертывания войск, при современном состоянии их, — вопрос спорный и трудно учитываемый; что некоторые изменения плана нам удастся провести; наконец, что наш уход in corpore (сообща. — В. Б.) мог бы повредить делу и пошатнуть, и без того непрочное, положение Верховного. И поэтому решили потерпеть» ^[45].

«Терпеть» пришлось недолго. В ночь на 22 мая Алексеев был извещен телеграммой о том, что пост Верховного главнокомандующего отныне занимает генерал от кавалерии А. А. Брусилов. К нему и у Деникина, и у Маркова отношение было двойственным: воспоминания о Юго-Западном фронте 1914-го, уважение к талантливому военачальнику — и невозможность смириться с его беспринципностью, угодничеством перед Временным правительством. 31 мая Деникин был назначен главнокомандующим Западным фронтом, а 10 июня Марков стал при нем исправляющим должность начальника штаба. С Могилёвом оба прощались без сожаления; отныне предстояло работать в Минске.

Штаб Западного фронта с 1915 года занимал двухэтажное здание Минской мужской гимназии в самом центре города, на углу Захарьевской и Губернаторской улиц (в июне 1941 года оно погибло во время немецкой бомбежки, сейчас на его месте разбит бульвар; современный адрес — угол проспекта Независимости и улицы Ленина). Фронт готовился к масштабному наступлению, которое было запланировано еще в начале года, до переворота, но сроки которого постоянно сдвигались. И неудивительно, так как «революционная армия свободной России» ^[46], развращенная Приказом № 1, который в мае дополнился Декларацией прав солдата и гражданина ^[47], была попросту небоеспособна — ее захлестывала политика. Марков, вместо того чтобы заниматься прямыми обязанностями наштафронта, вынужден был большую часть времени тратить на бесконечные заседания всевозможных комитетов и комиссий, рассматривать резолюции, принимать делегатов… «Вся тяжесть сложных взаимоотношений с „революционной демократией армий“ легла на голову моего начальника штаба и друга — генерала Маркова, — вспоминал А. И. Деникин. — Он положительно изнемогал от той бесконечной сутолоки, которая наполняла его рабочий день. Демократизация разрушила все служебные перегородки и вызвала беспощадное отношение ко времени и труду старших начальников. Всякий, как бы ничтожно ни было его дело, не удовлетворялся посредствующими инстанциями и требовал непременно доклада у главнокомандующего или, по крайней мере, у начальника штаба. И Марков — живой, нервный, впечатлительный, с добрым сердцем — принимал всех, со всеми говорил, делал все, что мог; но иногда, доведенный до отчаяния людской пошлостью и эгоизмом, не сдерживал своего языка, теряя терпение и наживая врагов» ^[48].