«В ответ на это письмо граф Милорадович объяснил, что все дело о дрожках совершенные пустяки, что в порче их он никого не винит, кроме случая, а если дрожки отобраны, то только потому, что экипаж этот принадлежит придворной конюшне, и шталмейстер вошел с представлением о том, чтобы его не давали никому из посторонних лиц, кроме генерал-губернатора…
"Относительно же выражений Ваших на мой счет и упреков Ваших, то я представляю судить другим и полагаю приличным молчать, и сие снисхождение мое, как начальника и друга, доказывает Вам, что я и ныне уважаю прежние сношения мои с Вами и прежнюю службу Вашу…"»
[1680]
В результате Глинка получил отпуск на 28 дней. А.И. Тургенев — князю П.А. Вяземскому. 6 октября 1820 года: «Он (Глинка) опять при графе Милорадовиче, который ласками, извинениями, но более всего пользой службы убедил его остаться при нем»
[1681].
* * *
1820 год завершился «Семеновской историей».
«Оба великие князя, Николай и Михаил, получили бригады и тут же стали прилагать к делу вошедший в моду педантизм. В городе они ловили офицеров; за малейшее отступление от формы одежды, за надетую не по форме шляпу сажали на гауптвахты; по ночам посещали караульни и если находили офицеров спящими, строго с них взыскивали… По целым дням по всему Петербургу шагали полки то на ученье, то с ученья, барабанный бой раздавался с раннего утра до поздней ночи. Манежи были переполнены»
[1682].
«Надо было того времени быть свидетелем, очевидцем всего того, что творили с солдатами и офицерами, чтобы поверить в возможность тех неистовых проявлений, коими ознаменована эта эпоха, справедливо названная фронтоманией. Высшее варварство в истязании человека, в способе его обучения, в непрестанном его движении, передвижении, в отказе ему застаиваться, задумываться, недодача ему и сукна, и холста, и обуви, и самого содержания — все эти причины, взятые вместе, и довели Константина Павловича до следующего мудрого изречения: "Дурной тот солдат, который доживает срок свой двадцатипятилетний до отставки"… "Убей двух, поставь одного!" — говорил он; а другие повторяли и доказывали усвоение этого правила на деле»
[1683].
Однако в лейб-гвардии Семеновском полку нравы были совершенно иные.
«Семеновский полк был любимым полком государя, он постоянно носил мундир полка, знал большую часть солдат по имени и вообще баловал полк»
[1684].
«С назначением генерал-майора Якова Алексеевича Потемкина нашим полковым начальником, доблестно служившего прошедшую войну, любимого солдатами и уважаемого офицерами, человека доброй души и хорошего общества, наш полк еще более возвысился в нравственном отношении. Поэтому естественно, что телесные наказания (под которыми наши солдаты умирали в армии, как и в гвардии) после трехлетних заграничных походов были не только неизвестны, но и немыслимы в Семеновском полку, где они были отменены по согласию всех ротных начальников и с разрешения Потемкина. Мыслимо ли было бить героев, отважно и единодушно защищавших свое отечество… прославившихся заграницей непоколебимой храбростью и великодушием»
[1685].
«Полковой командир Я.А. Потемкин отличался от всех прочих бескорыстием, справедливостью и вежливостью в обхождении с офицерами и с солдатами; стан его был примечательный, одевался он, как кокетка. Общество офицеров было самое образованное и строго держалось правил чести и нравственности. Солдаты семеновские отличались не одной наружностью, не только образцовой выправкой и ружейными приемами: но они жили гораздо лучше солдат других полков, потому что большая часть из них были отличные башмачники, султанщики и обогащали свою артельную казну»
[1686].
В новых условиях командиром в Семеновский полк определили «армейского служаку, строгого исполнителя своих обязанностей, Федора Ефимовича Шварца
[1687]. Этот несчастный выбор был причиной всей беды»
[1688].
«Полковник Шварц — суровый, жесткий человек, которого Потемкин не любил до того, что при сдаче полка старался не обращаться к нему, а прощаясь с офицерами полка, не обратил внимания на Шварца, стоявшего в стороне»
[1689].
«Офицеры говорили между собой, но так, чтобы некоторые нижние чины могли слышать: "Шварц может командовать скотами, а не людьми". К тому же, как Шварц хотел, чтобы к приезду государя представить полк во всей исправности, то и стал беспрестанно учить без отдыха»
[1690].
«По званию моему директора полковых училищ, я познакомился со Шварцем и нашел в нем доброго, простого православного человека, в котором не было и тени немца. Он видел свое ложное положение, горевал о нем, предчувствовал беду и говорил о том, не зная, как вывернуться. Презрение к нему офицеров, неуважение и дерзость солдат доходили до высшей степени»
[1691].