Ренуар - читать онлайн книгу. Автор: Паскаль Бонафу cтр.№ 34

Три дня спустя Ренуар, особенно не озабоченный маловероятной перспективой путешествия через Атлантику, поспешил зарезервировать места в Парижской опере, чтобы присутствовать на премьере «Лоэнгрина» Вагнера, которая должна была состояться… в апреле 1887 года. Когда Ренуару вместе с Алиной случалось оставлять маленького Пьера, чтобы отправиться на спектакль, они просили соседку присмотреть за ним. Но в антракте они выбегали из театра, нанимали фиакр и мчались домой, чтобы убедиться, что там всё в порядке. «Как бы не случилось пожара! Или, кажется, я мог забыть выключить газ», — объяснял Ренуар. Но когда его приглашала в гости Берта Моризо, он всегда ходил туда один.

Берта Моризо с мужем Эженом Мане с 1883 года проживали на улице Вильжюст, дом 40. В каждой комнате квартиры на первом этаже она развесила картины Эдуара Мане, своего деверя. Уже в течение нескольких месяцев Берта регулярно приглашала Ренуара на обеды по четвергам. Художник не пропустил ни одного приглашения. Эти визиты доставляли ему огромное удовольствие, так как хозяйка была наделена необычайным обаянием, обладала способностью буквально творить чудеса: «Рядом с ней даже Дега становился любезным!» В четверг 16 декабря Ренуар, прибыв к супругам Мане, узнал, что Малларме, приглашённый, как и Моне, не сможет прийти. Малларме написал Берте Моризо записку, оправдывая своё отсутствие: «Я очень сожалею, что не могу воспользоваться Вашим любезным приглашением. Я зван в четверг в дом, где меня должны представить старому Барбе д’Орвийи, которым я восхищаюсь; именно поэтому я не могу появиться у Вас, где всегда чувствую себя так уютно. Экая незадача, тем более что я так редко бываю в гостях. К тому же мне так хотелось бы повидаться и с Моне, и с Ренуаром». Ренуар был очень огорчен отсутствием поэта, к которому питал глубокую симпатию, хотя поэзия Малларме казалась ему слишком заумной. И Ренуар, и Малларме ценили гостеприимство Берты Моризо, её обаяние, восхищались её талантом художницы. Ренуар дорожил этими дружескими отношениями и моральной поддержкой.

Он действительно нуждался в доверии и поддержке. Последними «светскими» портретами, написанными им, были портреты детей доктора Этьена Гужона, избранного сенатором в январе 1885 года. Возможно, это Антонен Пруст представил Ренуара Гужону во время банкета, посвящённого Эдуару Мане, 5 января 1885 года. А может быть, их познакомил Поль Полей, тоже врач, основатель школы дантистов, занимающийся в свободное время скульптурой. Он предложил Ренуару сделать его бюст в обмен на портрет своей жены. Портреты детей Гужона были написаны с атрибутами «добропорядочных семей» Третьей республики: в матросском костюмчике, с обручем или кнутиком в руке. А после завершения этих портретов Ренуар день за днём работал в своей мастерской на бульваре Рошешуар над «Купальщицами», начатыми двумя годами ранее. Заказы на портреты поступали редко, поэтому уже несколько месяцев он всё внимание сосредоточил на этом полотне. Он хотел подготовить его к следующей, шестой международной выставке, которая должна была открыться 8 мая 1887 года в галерее Жоржа Пти.

Вероятно, тот же Полен сообщил Ренуару, в каком затруднительном положении находится Писсарро. В январе 1886 года Полен заказал ему роспись веера, который он хотел подарить своей невесте. Этот простой заказ стал для Писсарро неожиданным заработком. Ренуар, став вместе с Роденом и Моне членом комитета международной выставки, хотел, чтобы Писсарро тоже смог участвовать в ней. Он написал Писсарро 5 марта: «Мне поручено сообщить Вам следующее, хотя боюсь, что я немного запоздал (Вы знаете, как порой бываешь занят в Париже) и Вы уже знаете о мнении Пти. Как бы то ни было, я решил Вам написать, чтобы доказать, что, несмотря на раскол среди нас, в котором не мы повинны, мы не забываем о нашем долге. Хотя и Ренуару, и мне известно о Вашей точке зрения и об отрицательном отношении к этой выставке, мы сочли нашим долгом проголосовать за Ваше участие в ней, совершенно не зная, как Вы к этому отнесётесь, так как у нас не было ни времени, ни возможности обсудить это с Вами». За несколько дней до этого письма Писсарро заявил сыну: «Они меня бойкотируют». Вскоре Писсарро поблагодарил Моне и Ренуара. Он настолько нуждался в продаже своих картин, что уже дал согласие Жоржу Пти, хотя нужно было заплатить взнос в 500 франков за участие в выставке. Моне не удержался, чтобы не написать тогда Берте Моризо, которая тоже должна была участвовать в международной выставке: «Писсарро, таким образом, больше не боится оказаться в плохой компании, а его убеждения не выдержали испытания временем». Ренуар придерживался того же мнения. Он очень сдержанно относился к тому, что Писсарро, овладев дивизионистской техникой Сёра, пытался доказать, что она научно обоснованна. Тем не менее Ренуар не придавал этому большого значения, так как не выносил конфликтов; сведению счётов он предпочитал терпимость и доброту. Что же касается конфликтов, то их у него было предостаточно в связи с его собственным творчеством… В течение нескольких недель по Парижу распространялся слух, что Ренуар якобы уничтожил всё, что написал предыдущим летом. Что же тогда он сможет представить у Жоржа Пти?

Восьмого мая 1887 года среди шести картин Ренуара, выставленных в залах галереи Жоржа Пти на улице Сез, были «Большие купальщицы». Картина привлекла внимание и вызвала много споров. Ренуар рассказывал Воллару: «Какими воплями меня встретили! На этот раз все, во главе с Гюисмансом, были единодушны, решив, что я — пропащий человек; некоторые даже посчитали меня лентяем. И только один Бог знает, сколько я корпел над этой картиной!» В июле в «Ревю андепендант» Гюисманс расправляется с картиной несколькими фразами: «Его (Ренуара. — Е. Н.) “Опыт декоративной живописи”, по-видимому, был навеян античными гравюрами; даже позы его женщин старомодные, и, следует признать, их телеса выглядят словно фарфоровые на фоне неопределённого пейзажа, одновременно современного и старинного». Писсарро тоже в замешательстве: «Я прекрасно понимаю его усилия, его стремление не оставаться на месте, но он решил сосредоточить всё внимание на линии. Его фигуры отделены одна от другой, они никак не связаны друг с другом, что также непонятно. Ренуар, не владея рисунком и теми прекрасными тонами, какие он инстинктивно ощущал прежде, выглядит непоследовательным». Голос Мирбо был одним из немногих, раздавшихся в защиту Ренуара. 14 мая 1887 года он написал в «Жиль Блас»: «Я восхищаюсь “Купальщицами” Ренуара, этим огромным декоративным полотном, вызвавшим столько критики. Я считаю его одним из самых красивых и самых интересных произведений этого времени. Оно преисполнено бесконечной нежности. На берегу реки, на фоне прелестного пейзажа, необычайной ясности, с плакучими ивами вдали, купаются молодые женщины. Композиция картины изысканная, несмотря на (или, скорее, по причине) некоторую сухость рисунка в стиле Энгра, которой художник смело стремился добиться. Перед нами тщательно продуманное и настолько мастерски исполненное произведение, которое можно было бы назвать квинтэссенцией искусства»… И далее он уточняет: «Следует увидеть это полотно, причём смотреть на него достаточно долго, чтобы ухватить одну за другой все его прелестные детали, все задуманные модуляции. Ибо Ренуар пользуется методом утончённого и смелого упрощения, что делает его картину трудной для понимания теми, кто не посвящён в эту тайну: душу великого художника. Время рассудит, и “Купальщицы” останутся одним из самых прекрасных полотен этого столетия. Они займут место рядом с бессмертными картинами, чья вызывающая восхищение красота сохранится на века». А «Ревю андепендант», опубликовавшее обвинительную статью Гюисманса, поместило также другую статью, совершенно неожиданную, подписанную Теодором де Визева. Высокообразованный публицист, поклонник Вагнера, создавший, в частности, «Ревю вагнерьен» в 1884 году, выступил в защиту Ренуара. Знакомство с ним имело и другие последствия. Визева представил художнику Робера де Бонньера, который вскоре заказал Ренуару портрет своей жены. Работа над портретом оставила у Ренуара самые ужасные воспоминания: «Я не помню, чтобы какой-нибудь другой холст извёл меня в большей степени!» Мода того времени требовала, чтобы женщины были бледны. И мадам Бонньер добилась этого, строго ограничивая себя в еде: «она ела какие-то крошечные кусочки пищи на дне своей тарелки». А перед сеансом позирования она опускала руки в холодную воду, чтобы они стали ещё белее…