Земля несбывшихся надежд - читать онлайн книгу. Автор: Рани Маника cтр.№ 56

Самое удивительное, что я не могу даже припомнить этот такой важный день. На самом деле, я не могу вспомнить даже Мохини. Возможно, я просто зла на нее, на эту несчастную душу, которая изменила все наши жизни одним своим уходом. Это несправедливо, я знаю, ведь она умерла под дулом пистолета, но другая моя половина хочет обвинить ее за то, что она не была обыкновенной, как все. И я знаю, что это тоже несправедливо. Она не выбирала свою внешность.

Иногда я вспоминаю ее, как аромат жасмина от рук мамы. Я, похоже, этим сбила вас с толку. Но тут есть объяснение. Мохини умерла в конце японской оккупации. Во время оккупации мама держала коров. Она вставала в четыре часа утра, чтобы подоить их, а затем шла будить нас; при этом от нее исходил такой парной аромат коровьего молока. Когда японцев выставили из страны, мама продала своих коров. Она уже больше не вставала в четыре утра, она вставала позже — и единственное, что она делала, прежде чем разбудить нас, она наполняла поднос цветами жасмина для молитвенного алтаря. В моем детском восприятии аромат цветов жасмина от ее пальцев запечатлелся, как привкус, оставшийся после ухода Мохини. Как же я ненавижу запах жасмина! Он отдает смертью.

Когда я действительно очень стараюсь восстановить для себя образ сестры, я вспоминаю ее только такой, какой она осталась на одной дорогой нам фотографии, сохранившейся после нее. Долгие годы мама хранила эту фотографию в маленькой шелковой сумочке, пока однажды Севенес не отвез ее в магазин старика Чин Тека в Джалан Гамбут и не вставил в деревянную рамку, золотую с черным. Мама сияла со стены в гостиной лучшее рукоделие Анны — вышитого павлина, скачущего по зеленой лужайке с оранжевыми цветами, — и повесила на это место фотографию. Снимок был сделан как раз перед войной с Японией, вся семья запечатлена в своих лучших нарядах, хотя ни сам поход в фотостудию, ни то, как я позировала, я вспомнить не могу. Черно-белое напоминание моей дырявой памяти.

На маме ее толстая золотая цепочка тали, в которой она выходила замуж, и ее знаменитый рубиновый кулон, который она продала в начале японской оккупации. Она сидит и пристально смотрит в глазок камеры, отважно отказываясь улыбаться. На ее лице выражение достоинства. Она — не восхитительная красавица, но знает, что в жизни ей повезло. Отец стоит, такой большой и высокий, в рубашке с короткими рукавами — целом произведении искусства тщательнейшей глажки. Слегка согнувшись, он смущенно улыбается в камеру, и все же остается ощущение, что вы не можете в полной мере поймать его взгляд. Подбородок Лакшмнана выставлен вперед, а грудь выпячена, как у петуха. В его взгляде сквозит та же решимость, что и в мамином. Он понимает, что предназначен для великих дел. Анна сцепила свои пухлые руки перед собой в подкупающем жесте; на ней ее любимые красные туфли. Мне кажется, я помню эти туфли. У них по бокам были блестящие пряжки.

Волосы Джейана тщательно завиты Мохини, но он такой узкоплечий, и в его темных глазах уже видна грусть поражения. Севенес осклабился в улыбке, стоит, глубоко засунув руки в карманы своих видавших виды мешковатых шорт. Глаза его беззаботно сияют. Он выглядит как уличный мальчишка, которого приодели, чтобы в этот день он был похож на одного из маминых детей. Затем я вижу себя. Я сижу у мамы на коленях с застывшим взглядом в маленьких сонных глазах. Внимательно рассматриваю свое лицо, стараясь разглядеть ресницы, но не могу их найти. Потом смотрю на свой слегка приоткрытый рот, и сразу становится понятно, что я была лишена даже мимолетной прелести, присущей всем детям.

Взгляд, ищущий, на чем бы задержаться, переходит на Мохини. Единственное такое место на фото. Но она отказывается встречаться с вами глазами, а вместо этого повернула голову, чтобы внимательно посмотреть на Лакшмнана. Даже в профиль совершенно очевидно, что она красивая и совсем другая. Тот факт, что она застигнута в движении и что не смотрит прямо в камеру, каким-то образом делает ее более живой, более реальной, чем все эти остальные окаменевшие люди на снимке. Странно думать о том, что мы все живы, а она — нет. Она жива только на нашей неподвижной фотографии.

До того времени, когда я стала просыпаться по утрам от запаха жасмина, моим героем был Лакшмнан. Вражеские солдаты научили его говорить: «Привет, малыш». И именно так он ко мне и обращался. На английском. С улыбкой в голосе. Он всегда казался таким большим и сильным. Я помню его без рубашки и босым, помню, как его молодые и сильные мышцы перекатывались на солнце, когда он энергично колотил при стирке все наше белье. Вокруг него разлетались капли сверкающей воды, словно он был каким-то водяным божеством. Моя память навсегда запечатлела его, выбивающего нашу грязную одежду на плоском камне на заднем дворе. Молодой, трепетный и ужасно красивый, с блестящим радужным будущим, ожидавшим его. Мелкие капельки воды, полные солнца, навсегда остались парить вокруг него. Я сижу на мамином маленьком огородике и не могу оторвать глаз от мифического бога воды. Смотрю, как он ловко заставляет лучи играть разными цветами на мыльной пене. Зеленый, красный, желтый, синий…

Потом я помню его у тяжелого шлифовального камня. Каждое утро мой брат натирал специи, которые добавляли вкус нашей ежедневной пище. Полными пригоршнями, как подарок для мамы, он насыпал на маленький серебряный поднос небольшие горки сушеных специй — чили, тмин, шамбала, кориандр, фенхель, кардамон, куркума. Маленькие влажные горки желтого, зеленого, оранжевого, насыщенного красного и земляного цвета разных оттенков.

Почему я больше ничего не могу вспомнить? Почему я не могу вспомнить того, что помнят Анна и Севенес?

Мама теряет со мной терпение, но тут я ничего не могу поделать. Прошлое для меня состоит не из крупных событий, а из повседневных вещей, вроде того, как я прихожу из школы и вижу маму, сидящую на скамье в кухне, скрестив ноги, и нанизывающую гирлянды разноцветных цветов для украшения всех богов на нашем алтаре. Разноцветные гирлянды, свернутые кольцами на серебряном подносе позади нее. В форме буквы S плоды сиамского манго, которые мама держала в рисе, чтобы они побыстрее созревали. Те восхитительные часы, которые я проводила, потерявшись в содержимом ее деревянного сундука. Сделанный из цельного куска черного дерева, с короткими массивными бронзовыми ручками, он был самой интригующей вещью в моем детстве. Ящик, наполненный мамиными сокровищами. Там внутри лежали ее шелковые яркие сари, которые, как она всегда говорила, однажды будут принадлежать моим сестрам и мне. Я трогала пальцами прохладный шелк и пыталась представить себе, какое из этих сари однажды будет моим, Я знала, что зеленое предназначалось для Мохини. Мама говорила, что зеленое лучше всего смотрится на коже Мохини. Внутри ящика были также важные мамины бумаги и перевязанные пальмовой бечевкой пачки писем от бабушки. После того как японцы ушли, коробка из-под шоколада с мамиными драгоценностями была спущена с верхушки кокоса и заняла свое законное место внутри деревянного сундука. Эта коробка из-под шоколада, открытая хоть раз, просто зачаровывала. Рубины, сапфиры и еще какие-то зеленые камни сверкали и переливались, словно от счастья, что они увидели солнечный свет и коснулись кожи человека.

У меня сохранились на удивление четкие и ясные воспоминания о растениях, насекомых и животных, которые меня окружали. Помню великолепные пурпурные листья, удерживавшие на своей поверхности сияющие бриллианты капелек дождя, или то, как я часами сидела на солнцепеке, завороженная видом муравьев. Что за поразительные создания! Вперед-назад, вперед-назад с грузом, во много раз превышающим вес их собственного тела. А если я сидела совсем-совсем неподвижно достаточно долгое время, на меня могла сесть стрекоза. Это прекрасные существа с прозрачными крылышками, несущими на себе радугу. Меня покоряли их большие, влажные, прозрачные круглые глаза-кристаллы с черной точкой где-то глубоко внутри. Было интересно, какой они видят меня, когда я смотрю, как они поедают москитов и комаров. Их ножки щекотали мне кожу. Самое интересное, что они могут летать задом наперед. Иногда мне на руки приземлялись большие жуки с черными крепкими крыльями и маленькими изогнутыми рожками; но из всех насекомых, которые отдыхали на моих вытянутых руках и глупо глядели на меня, больше всего я любила кузнечиков. Я смотрела на их застывшие физиономии и думала, отчего они такие задумчивые и даже немного печальные. Иногда по моим рукам взбирались замечательные сороконожки или паук-сенокосец своей пьяной походкой забредал мне на юбку, а потом стоял, раскачиваясь на ветру, как ненормальный. А однажды я сидела и видела, как в сумерках на манговое дерево залетела летучая мышь и повисла на тонкой ветке вниз головой.