Мэгги отнесла папку к креслу и прислонилась к плотной обивке. Глядя на папку, лежавшую у нее на коленях, Мэгги ощущала тяжесть возложенной на нее задачи и полноту доверия Дэниэла. В этой папке находились чьи-то жизни. Люди. Истории. И, что важнее, там находились чьи-то секреты. Мэгги не любила секреты так же, как не любила ложь. Ее склад ума не позволял жонглировать необходимым реквизитом, – вещами, о которых не следует говорить, людьми, о которых не стоит упоминать, невысказанными словами и событиями, которые никогда не происходили. Все это было слишком запутанным и нервным занятием. Жить без лжи и секретов было гораздо проще. В этой папке находились жизни, отягощенные такими сложностями, что у Мэгги начинала кружиться голова от одной мысли об этом.
У Дэниэла не было компьютера. «Кому я буду посылать электронные письма? – спросил он. – Что такого есть в Интернете, чего я не мог бы найти у себя на книжных полках? Что?»
«Но вы могли бы бронировать билеты и номера в гостинице для отпуска», – возразила Мэгги.
«Отпуск! – отозвался Дэниэл. – Ну да, разумеется. У меня не бывает отпусков. Море находится в часе езды от моей двери, и я живу в одном из самых красивых городов в этой стране. Я провожу отпуск у себя на балконе».
Он улыбнулся, и Мэгги улыбнулась в ответ и подумала, что она никогда не встречала человека, который одновременно был бы таким обаятельным и совершенно прозаичным, как Дэниэл.
Ей нужно было отнести бумаги к себе домой и включить свой компьютер. Ее работа здесь была сделана. Но Мэгги пришло в голову, что, вероятно, она сможет сделать кое-что еще. Она может больше не вернуться в эту квартиру. Она не имела законного права входить сюда и не имела отношения к официальной документации Дэниэла. Существовала возможность, что Мэгги придется разбираться с его делами, когда его не станет, но это было лишь предположение, а если кто-то из детей захочет вступить в контакт с Дэниэлом, но будет уже слишком поздно? Что она сможет рассказать им о человеке, с которым они хотели познакомиться?
Она могла опереться на собственные воспоминания о нем и рассказать им несколько забавных историй, но этого будет недостаточно. Она слишком мало знала о нем; он был слишком уклончивым и почти неприступным. Она знала, что у него есть пожилая мать и холостой брат, что Дэниэл когда-то был врачом и оставил работу из-за того, что плохо себя почувствовал. (Он не распространялся на эту тему, но Мэгги предполагала, что сначала его нездоровье было психическим, а не физическим. Люди обычно любят говорить о своих физических недомоганиях. С другой стороны, психические расстройства…) Она знала, что у него есть небольшая яхта под названием «Кларисса», стоявшая у причала в Олдборо. (Мэгги было неизвестно, почему он выбрал такое название, и она не имела возможности увидеть яхту, так как Дэниэл перестал выходить в море после того, как его начала беспокоить спина, то есть примерно в то время, когда он появился в жизни Мэгги. При мысли о том, что она лишь немного не успела познакомиться с Дэниэлом в его лучшие дни, у нее снова сжалось сердце.)
Мэгги знала, что он любит почитать, вкусно поесть и выпить хорошего вина, что в большинстве местных ресторанов и окрестных деревушек его знают по имени и тепло приветствуют, когда он приходит в какое-нибудь заведение. Ей было неизвестно, каким образом он мог позволить себе регулярно питаться в ресторанах, или со вкусом обставить свою просторную квартиру в старинном доме, или платить за шампанское, дорогие вина, элегантную одежду и частную физиотерапию. Мэгги не знала об этом человеке ничего такого, что на самом деле могло бы помочь ребенку, который задает вопросы, и все в ней бунтовало против мысли о том, что ей придется обнаружить свое невежество и оказаться не в силах дать нечто большее, чем смутное представление о человеке, с которым ребенок так и не успел познакомиться.
Поэтому она направилась на кухню, где нашла стопку аккуратно сложенных полиэтиленовых сумок, и начала заполнять их памятными вещами. Казалось ужасным, что она делает это, уносит внутреннюю сущность человека из его дома без его разрешения. Это было совсем не то, что Мэгги в другое время посчитала бы обычным для себя, но и ситуация была необычной. Обычные правила здесь не действовали.
Она положила в сумку две маленькие фотографии в рамках и представила, как говорит потрясенному юноше или девушке: «Это фотография родителей твоего отца. Твои дедушка и бабушка». Мэгги положила туда же его лосьон после бритья (с запахом огурца и скошенной травы). Она нашла старые фотоальбомы с фотографиями Дэниэла в разной обстановке: на скамье его яхты вместе с какой-то подругой; на регате в Хэнли, где он был в соломенной шляпе и держал на коленях кокер-спаниеля. Мэгги быстро перебрала фотографии, не желая подробно изучать их без разрешения владельца. Потом она выбрала альбом с маленькими черно-белыми фотографиями давно умерших родственниц и родственников в платьях-чарльстонах и за рулем длинноносых автомобилей. Она взяла записные книжки, собранные на полке, хотя и не стала заглядывать в них, понимая, что это будет уже слишком большим нарушениям приличий. Она сняла со стены карту в рамке, акварельное изображение окрестностей Дьеппа, где он родился, и маленькую записную книжку с телефонного столика. Потом Мэгги выровняла подушки кресла, чтобы скрыть отпечаток своего тела, бросила на квартиру последний взгляд и тихо, почтительно закрыла дверь, направившись к себе домой.
Лидия
Лидия приобрела кошку – голубую, с приплюснутой мордочкой и толстыми щеками. Она купила ее у заводчицы, которая разводила кошек в двухквартирном доме в окрестностях Кеттеринга. Дом был некрасивым и холодным, но хозяйка оказалась доброй и любящей женщиной и едва ли не со слезами распрощалась с похожей на медвежонка кошкой, которую назвала Сансарой. Это была «британская голубая». Лидия увидела такую кошку на рекламе дезодоранта и мгновенно влюбилась в нее. Голубая кошка и впрямь была похожа на медвежонка. Лидия всегда предпочитала собак, но теперь решила стать кошатницей. Это имело свой смысл. Все вокруг нее буквально кричало: «Заведи кошку!» Ее огромный пустой дом, ее страсть к гомосексуальному личному тренеру, ее ненадежная дружба с единственной настоящей подругой, ее напряженная работа. Кошка, кошка, кошка.
Она назвала кошку Куини. Ей было примерно три года от роду. Заводчица сохранила ее от предыдущего помета, но она оказалась бесплодной и не могла окупить свое содержание. Это также означало, что она была приучена к кошачьему туалету и уже не была одержима клубками и другими видами кошачьих игр. С того момента, когда Лидия выпустила Куини на волю, стало ясно, что она нашла себе правильную зверушку. Куини изящно отряхнула каждую лапку по очереди, изучила комнату, обратила внимание на модульный диван, обитый белой кожей, и немедленно запрыгнула на него, на самый дорогой предмет мебели в доме. Солнце озарило ее, окрасив шубку в зеленовато-голубой цвет, и Лидия была уверена, что она видела, как кошка довольно улыбнулась, словно говоря: «Наконец-то я оказалась там, где обстановка соответствует моему статусу маленькой голубой богини».
Присутствие домашней кошки сгладило острые углы одинокого существования. Ночью Куини спала в постели Лидии и аккуратно будила ее поутру, прикасаясь носом к носу и похлопывая по груди хозяйки мягкими лапками. Потом кошка сопровождала ее от кровати в душевую, из душевой в гостиную, из гостиной на кухню и из кухни в рабочий кабинет.