Я взглянула на Бобби.
— Ущипни меня, пожалуйста, — попросила я, — все это настолько смехотворно, что мне кажется, будто я вижу один из тех жутких кошмаров, над которыми, проснувшись, долго хохочешь.
— Это совсем не смешно, Сэнди, — предостерег он. — Ничего не говори им.
Я постаралась придать лицу серьезное выражение, а мое сердце грохотало, как барабан. И тут раздался голос представительницы.
— Сэнди Шорт, — объявила она. — Будьте любезны, встаньте.
Глава сорок четвертая
Покинув дом, где жили родители Сэнди Шорт, он поехал в местный Армейский паб. Несмотря на раннее время, здесь было темно: зал освещало всего несколько запыленных настенных фонариков, а темно-красные окна из витражного стекла не пропускали свет с улицы. На неровном, мощенном камнями полу стояли деревянные скамьи, покрытые пестрыми подушками, из швов которых лезла наружу набивка. В баре находилось всего трое мужчин, причем двое сидели у противоположных концов стойки с пинтовыми стаканами в руках и, вытянув шеи, наблюдали за скачками на экране маленького телевизора, подвешенного на кронштейне к потолку. Бармен стоял за стойкой, положив руки на краны, и тоже прилип глазами к экрану. На лице каждого из троих мужчин отражалось тревожное ожидание, и было совершенно ясно, что результат забега имеет для них финансовый интерес. Комментатор с сильным коркским акцентом на огромной скорости сообщал быстро меняющиеся данные, и все присутствующие невольно сдерживали дыхание, что еще больше сгущало атмосферу тревожного ожидания.
Когда Джеку удалось привлечь внимание бармена, он заказал пинту «Гиннесса» и устроился в уютном углу в дальнем конце зала, в стороне от всех. Ему предстояло сделать нечто важное.
Бармен оторвался от телевизора, предпочтя потехе дело, и полностью сосредоточился на наполнении стакана. Он придвинул его к крану точно под углом в сорок пять градусов, чтобы на поверхности не образовались крупные пузыри. Потом полностью открыл кран и заполнил емкость на семьдесят пять процентов. Поставил стакан на стойку, чтобы дать осесть пене и позже долить недостающее пиво.
Джек вынул из сумки полицейское досье Донала и положил его перед собой на стол, перелистывая страницы еще один, последний раз. Это было его прощанием. Конец, финальный взгляд на то, изучению чего он посвятил весь прошедший год. Завершение поисков и начало второй половины жизни. Он хотел в последний раз поднять стакан за своего брата, в последний раз выпить с ним. Пробежался по страницам полицейских отчетов — результату многих часов тщательной работы профессионалов, и каждая страница напомнила ему о взлетах и падениях, надеждах и разочарованиях прошедшего года. Он был долгим и тяжким. Джек просмотрел все показания свидетелей, записи допросов всех друзей Донала, которые были с ним тогда. Страдания и слезы, бессонница и горечь просочились в отчаянные попытки вспомнить все, даже самые смутные подробности той ночи.
Джек положил фотографию Донала на стоящий перед ним высокий табурет. Последняя, прощальная пинта пива с братом. Он улыбнулся лицу на фото. «Я сделал все, что мог, Донал. Клянусь тебе, я сделал все, что мог». Впервые он поверил в это. Больше ничего нельзя было сделать. При этой мысли он испытал огромное облегчение. Еще раз прикоснулся к лежащим перед ним листам. Лицо Алана О'Коннора глядело на него с маленькой фотокарточки на паспорт, приклеенной в углу страницы. Еще один сломанный человек, еще одна почти разрушенная жизнь. Алану пока далеко до того рубежа, которого сегодня достиг Джек. Он потерял брата, которого знал не так хорошо, как должен бы, тогда как Алан утратил самого близкого друга. Он еще раз взял в руки документы, прочитанные им тысячу, если не больше, раз. Ала-ново полное и подробное описание той роковой ночи полностью совпадало с показаниями Эндрю, Пола и Гэвина, а также трех девушек, встреченных друзьями в ресторанчике фастфуд, хотя всем им было трудно припомнить начало этого вечера, не говоря уж о ранних утренних часах следующего дня. Рассказ Алана был записан корявым, высокопарным и как будто неродным языком. В нем не хватало эмоций, излагались лишь сухие факты, назывались адреса и время, кто где был и кто что сказал. Слова не могли передать тех чувств, которые разрывали души друзей после случившегося. Одна ночь, резко изменившая столько жизней.
«Эндрю, Пол, Гэвин, Шейн, Донал и я покинули „Клохесси“ на набережной Хаули приблизительно в 12.30 ночи в пятницу. Мы перебрались в ночной клуб „Син-Бин“ в том же здании…» Джек пропустил детали происшедшего в клубе и стал читать дальше. «Эндрю, Пол, Гэвин, Донал и я ушли из клуба примерно в 02.00 ночи и направились двумя кварталами дальше, в „Супер-Мак“ на О'Коннел-стрит. Шейн встретил в ночном клубе никому из нас не известную девушку, с которой отправился домой…» Он пропустил еще несколько строчек. «Мы все разместились в отсеке на правой стороне ресторана, ближе всего к стойке, и ели бургеры и чипсы. Мы заговорили с тремя девушками, которые находились в том же ресторане. Мы предложили им присоединиться к нам, и так все мы стали сидеть в одном отсеке. Нас было восемь: я, Эндрю, Пол, Гэвин, Донал, Колетта, Саманта и Фиона. Донал сидел на внешней стороне диванчика, на краю, рядом с Фионой и напротив меня. Мы планировали отправиться домой к Фионе и устроить там вечеринку…» Джек пропустил фрагмент, чтобы побыстрее добраться до самого важного. «Я спросил Донала, пойдет ли он на вечеринку, и он ответил „да“, и это было последним нашим разговором в ту ночь. Донал не сказал мне, что уходит из ресторана. Я заговорил с Колеттой, а когда снова посмотрел по сторонам, Донал уже ушел. Это было приблизительно в 03.00 ночи».
Они все повторяли одну и ту же историю. Обычный пятничный вечер в компании парней. Паб, ночной клуб, забегаловка, ничего особенного, что они могли бы припомнить. Кроме пропажи без вести их лучшего друга. Каждый из приятелей Донала вспомнил свой последний обмен репликами с ним, никто не заметил, как он вышел из забегаловки, кроме девушки по имени Фиона, которая сидела рядом и поняла, что его нет, только когда оглянулась и увидела, как он выходит на улицу. Она утверждала, что он чуть не упал в дверях, а несколько девушек, находившихся рядом, засмеялись. Позднее никто из них не смог ничего добавить к сказанному. «Супер-Мак» был битком набит теми, кого только что, в одно и то же время, выгнали из разных ночных клубов, а внутренняя камера слежения не зафиксировала отсек, в котором сидел Донал. Ее объектив перекрыли люди, толпившиеся у стойки и в проходе, те, кому не досталось свободного столика. Впрочем, что еще можно было увидеть, кроме Донала, покидающего забегаловку и врезающегося плечом в дверную раму, как засвидетельствовали все опрошенные?! Другая камера слежения сняла его у ближайшего банкомата, где он получил 30 евро, его также видели, когда он брел, спотыкаясь, к набережной Артура, а далее след терялся.
Джек вернулся к своему последнему разговору с Аланом и ощутил вину за то, что так давил на него, заставляя припомнить еще что-нибудь. Совершенно очевидно, что полицейские уже выжали из него всю информацию до капли. Джек считал, что исчезновение брата — это до некоторой степени его вина: как старший, он, наверное, должен был сделать что-то такое, до чего не додумался. Его мать умерла с тем же тягостным грузом вины. Найдется ли кто-то в окружении брата, кто бы не казнил себя? Джек припомнил, как всего несколько дней назад в разговоре с ним Алан признался, что чувствует то же самое.