Ромен Гари, хамелеон | Мириам Анисимов | страница 112 | LoveRead.ec

В 1967 году, когда вышла «Пляска Чингиз-Хаима», мало кто говорил о Холокосте и уж точно никто не говорил о нем так, как Гари. Во Франции эти события начали обсуждаться с 1985 года, когда Клод Ланцман впервые употребил слово «Шоа», а в шестидесятых их еще не было во французской культуре, в памяти французского народа. Ромен Гари наряду с Эли Визелем, Ханной Лангфус, Петром Равичем и Андре Шварц-Бартом стал одним из первых, кто ввел тему Холокоста во французскую литературу. Но его книги не взывали к жалости и состраданию. Это был яростный, безумный крик ненависти, циничная и смешная сатира, вызывающая сардонический хохот.

Есть мертвые, которые никогда не умирают. Скажу даже так: их убивают, а они оживают. Взгляните, например, на Германию. Сейчас вся эта страна заселена евреями. Разумеется, их нельзя увидеть, они нематериальны, но… как бы это лучше сказать… их присутствие легко ощутить. Забавно, но это так: идя по улицам любого города Германии, как и Варшавы, Лодзи, других городов, вы чувствуете еврейский дух. Да, эти улицы полны евреев, которых здесь нет. Такое ощущение, что настал Судный день. Кстати, в идиш есть такое выражение, пришедшее из римского права: мертвый судит живого. Точно сказано. Не хочу огорчать немцев, но Германия полностью находится во власти евреев.

Во Франции этот роман остался непонятым и не известным широкой публике. Но год спустя «Пляска Чингиз-Хаима» выйдет в США в переводе самого автора и будет иметь там большой успех. На обложке американского издания книги была помещена аннотация Андре Мальро, в которой говорилось, что это «один из редких в наше время вкладов в серьезную юмористическую литературу». В номере «Франс-Суар» от 8 июля 1967 года была помещена фотография рабочего кабинета Шарля де Голля в Елисейском дворце, где на письменном столе лежал томик «Пляски Чингиз-Хаима». Тем не менее некоторые французские критики сочли вульгарным, пошлым, неуместным делать из этой трагедии фарс, тем более в столь провокационном и скандальном тоне. В полном горечи черном юморе Гари им виделась профанация памяти Освенцима.

Но ведь сцены, описанные им, были повседневным явлением в Польше времен Второй мировой и в концлагерях.

Вот что диббук Чингиз Кон рассказывает о своем убийстве эсэсовцем Шацем:

Я знаю, что он регулярно ходит к психиатру, чтобы избавиться от меня Он воображает, что я ничего не понимаю. Чтобы его наказать, я придумал одну милую штучку: прокручиваю ему запись тех событий. Вместо того чтобы спокойно сидеть у него внутри со своей желтой звездой и гипсовой маской вместо лица, я поднимаю шум, заставляю его слышать голоса. Особенно он реагирует на голоса матерей. На дне этой ямы, которую мы вырыли своими руками, нас было человек сорок, в том числе, разумеется, матери с детьми. Так что я даю ему послушать в самом реалистичном варианте — в том, что касается искусства, я приверженец реализма — крики еврейских матерей за секунду до автоматной очереди, понявших наконец, что их детей не пощадят.

<…> Я всегда задавался вопросом, зачем мне понадобилось поворачиваться голым задом к представителям Herrenvolk в такой момент. Может быть, я предчувствовал, что однажды евреев станут упрекать в том, что они не сопротивлялись и сами позволяли себя убивать: вот я и решил использовать единственное оружие, которое у меня было, — оружие, конечно, чисто символическое, которое нам веками удавалось худо-бедно сохранять и которого я должен был через минуту лишиться. Мне не оставалось ничего другого.

Вот фрагмент свидетельства Якова Габбая из зондеркоманды Освенцима-Биркенау:

В августе 1944 года из Лодзи прибыл большой конвой, и в том же месяце двести пятьдесят польских «музельманов» были отправлены в лагеря неподалеку от Освенцима. Они с трудом могли двигаться. Тогда главный по кремационным печам, офицер СС Молль, заявил: «Не надо этих в газовую камеру». Он хотел лично их расстрелять. Сначала он бил их железным прутом, которым мы крошили кости, остававшиеся от убитых, а потом велел одному из солдат принести винтовку и пули и начал стрелять. После четырех-пяти выстрелов один из музельманов позвал: «Офицер?» Садист Молль невозмутимо откликнулся: «Да?»

«У меня есть последнее желание».

«Какое?»

«Пока ты расстреливаешь моих товарищей, дай мне спеть „Голубой Дунай“».

«Ой да, пожалуйста! Стрелять под музыку еще приятнее!» — ухмыльнулся Молль. Тот запел, а Молль продолжил стрелять, пока не дошла очередь до певца. Молль уложил его последней пулей .

В своих записках, оставшихся неопубликованными, Ромен Гари замечает, что израильские газеты, например «Маарив», и американские еврейские издания в отличие от французских критиков поняли, что он творил во имя памяти Шоа: Чингиз-Хаимом был он сам. Впрочем, годы спустя и во Франции по-другому посмотрят на его черный юмор и провокационный стиль, когда недогадливые критики начнут восхвалять Эмиля Ажара, и не подозревая, что его произведения принадлежат перу Ромена Гари. «Пляску Чингиз-Хаима» очень легко соотнести с романом «Вся жизнь впереди»: на странице 174, например, находим выражение «нежность камней», а ведь именно таким будет первое название «Жизни». Гари нередко вставлял в свои произведения фразы из предыдущих книг. Та же самая «Пляска Чингиз-Хаима» заставляет вспомнить о «Грустных клоунах»: «Это грустные клоуны, которые думают лишь о том, как отыграть свой номер» . Случалось ему и «присваивать» фразы других авторов. Так, опять же в «Пляске» инкогнито присутствует Франц Кафка: «Сила криков такова, что от них разрушатся все правила, придуманные против человека…»

Из Варшавы Гари и Джин отправились поездом в Будапешт, а потом вернулись в Париж. Как и в Штатах, во Франции Джин не получила ни одного предложения, кроме роли в «Рагу по-карибски», неаппетитной кинематографической стряпне, снятой за восемь недель в Южной Америке в 1966 году.

Евгения увезла Диего в Барселону, любимого пса Гари Сэнди отдали на временное попечение, а Джин с Роменом очутились в Картахене, в Колумбии, как раз в период теплых дождей. В Санта-Марте они остановились в роскошном тропическом отеле «Тогранна», стоящем посреди страшной нищеты, грязи и преступлений. Джин возмущенно заявила: «Если бы я жила в Южной Америке, я сражалась бы в рядах армии Че Гевары». В письме Ажидам она жаловалась: «Мухи мешают есть, змеи мешают ходить, акулы мешают плавать — ну кому в конце концов всё это нужно?»

В 1968 году отношения между Роменом Гари и его издателем приняли неприятный оборот. У Гари были свои претензии — или он придумывал эти претензии, чтобы получать еще больше, чем ему платили сейчас, а это была немалая сумма. Он написал Леоне Нора, помощнице Клода Галлимара, а потом и ему самому о том, что он якобы получил предложение от «весьма крупного издательства» . Ситуацию усугубило недоразумение. Согласно договорам, подписанным Гари, за ним оставались права на публикацию его книг на английском языке, а некоторых из них — и на других языках, за исключением французского. Но параллельно с произведениями на французском языке Гари писал и по-английски, и зачастую эти книги сначала выходили в США и лишь затем в переводе попадали во Францию. Литературным агентом Ромена Гари в Нью-Йорке был Роберт Ланц, умело продававший права на опубликование его произведений во всем мире. Когда же через несколько лет французский перевод одной такой книги вышел в «Нувель ревю Франсез» без указания, что это не оригинальный текст, отдел по международным связям издательства предпринял попытку перепродать права на нее иностранным издательствам, тогда как этот роман уже лежал на книжных прилавках всех европейских стран!

Ромен Гари, хамелеон - читать онлайн книгу. Автор: Мириам Анисимов cтр.№ 112

Онлайн книга - Ромен Гари, хамелеон | Автор книги - Мириам Анисимов