Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл-стрит - читать онлайн книгу. Автор: Томаш Седлачек cтр.№ 43

Для Платона маяком была стабильность. От изменчивых (и, следовательно, недолговечных) явлений он пытался отвлечься. По идее Платона, печать истины (или, если хотите, структура, образец, матрица) ^[353] этого мира лежит где‑то глубоко внутри нас, куда она была внесена еще до нашего рождения. Если мы ее ищем, то достаточно будет просто заглянуть в самих себя. Поиск истины во внешнем мире, в эмпириях иллюзорен, так как наблюдение за тенями и их изучение постоянно будут сбивать нас с пути (Аристотель, кажется, позднее поступал именно так: см. ниже). Сущность вещей можно распознать исключительно разумом ^[354], а не зрением или иными обманчивыми чувствами. Вот как подытоживает Карл Поппер ключевую доктрину Платона: «Он [Платон] полагал, что любому роду обыкновенных деградирующих сущностей соответствует совершенная сущность, не знающая упадка. Эта вера в совершенные и неизменные сущности, которую называют обычно теорией форм или идей, стала центральной темой его философии» ^[355].

Так была заложена рационалистическая традиция, имеющая большое значение и для экономики. Именно такая логика стремится рационально раскрыть принцип реальности и создать соответствующие модели поведения. Тенденция уложить реальный мир в математические модели и неизменные, всюду и всегда имеющие силу точные кривые сохранилась в экономике и по сей день.

И Декарт, обычно считающийся основателем современной науки, исходит из идей Платона: истину он ищет не во внешнем мире, а медитируя, заглядывая в себя, освобождаясь от обманчивых чувств, памяти, и, грезя, находит ее в своем разуме. Но к Декарту мы еще вернемся: позднее этот француз сыграет в нашей истории важную роль.

Миф как модель, модель как миф

Согласно Платону, существует иерархия бытия вещей и иерархия их познания, причем выше всего стоит усвоение идей, раскрывающих смысл и сущность бытия, а ниже всего — изучение видимостей, иллюзий, теней, танцующих на стенах пещеры. Знание математики не является высшей ступенью — математика не способна охватить всю истину. Над ней стоит философия. И даже если бы мы описали весь мир точной математической матрицей, то все равно не достигли бы его полного понимания (подробнее об этом — во второй части книги). Между прочим, умение описать, как вещи функционируют, еще не означает понимания, как и почему они взаимосвязаны.

Именно поэтому Платон использовал мифы и считал их вполне пригодным способом выявления истины. Некоторая их неопределенность — это не слабость, а сила. Как форма выражения они имеют гораздо большее сходство с действительностью, чем гипотезы математизированных наук. Мифы способны вместить в себя динамику постоянно меняющегося мира и благодаря этому добиваются того, чего наука или математика достигнуть не могут. Когда же современный человек сталкивается с областью, для познания которой недостаточно чувств, он имеет тенденцию брать себе в помощь математику или иной точный метод анализа. Слово «метод» (meta‑hodos) буквально означает «по дороге», но также и «в стороне от дороги». Метод должен служить неким проводником, не позволяющим нам потерять верное направление, стезю, уводящую далеко за мыслительный горизонт, где нам уже недостаточно естественного света интуиции или чувственного опыта.

Возможно, что мифический и точный научный взгляды можно взаимоувязать, если мы сойдемся во мнении, что наука из факта творит миф, то есть некую свою теорию. Мы не видим факты физически, перед нами лишь их интерпретируемые нами проявления. В конечном счете все мы любуемся восходом солнца, но почему, как и для каких целей солнце встает — это уже вопрос нашего собственного толкования. Здесь начинается история, повествование.

Согласно Платону, тайны мира можно понять, только использовав конструкцию высшего порядка, иными словами, через метаповествование, общепринятый миф, архетип, историю цивилизации или модель, или, если хотите, — через следящую за нами (или спящую в нас?) матрицу. Над конструкциями низшего порядка стоят истины философские — формы, производные от наиважнейших идей о благе. Для Платона функциональность математических определений и выводов гарантирована, так как они существуют вне нас, даны и сделаны не нами, мы их лишь постепенно для себя открываем. Модели выявляют невидимые законы бытия.

Взгляд же Аристотеля на этот принцип абстракции кажется в корне другим: «Утверждения Аристотеля, что идеи не существуют независимо, что универсалии складываются из отдельных элементов, хорошо отражают суть разногласий между ним и Платоном» ^[356]. Одно из возможных толкований идей Аристотеля заключается, однако, в том, что абстрактные конструкции находятся в нас самих и мы не только их постепенно познаем (с ростом наших знаний мы к ним все больше и больше приближаемся), но и творим. Современный экономист Дейдра Макклоски нашла точку пересечения основ математики и религии в платоновском благе, в вере в Бога как источник существования всего:

Математики Филипп Дэвис и Рубен Херш обратили внимание, что в «основе как математики, так и религии должен быть поставленный самим человеком фундамент веры». Кажется, что математики — это практикующие неоплатоники и последователи Спинозы. Их благоговение перед наукой подобно поклонению Богу. Так, например, они верят, что теорема Пифагора и Бог существуют независимо от мира физического и оба они придают ему смысл ^[357].

В мире Платона ^[358] религия и математика не исключают, а наоборот, дополняют друг друга: они взаимно необходимы. За ними стоит вера в некий все охраняющий принцип, без которого ни одна, ни другая смысла не имеют ^[359]. По словам философа XX века Майкла Полани, даже «наука есть система убеждений, к которой мы приобщены». «Вера — это не атака на науку или возврат к суевериям» ^[360]. Наоборот, она стоит у основ любой науки и любого познания: примером может служить изначальная убежденность в познаваемости мира. Мифы, вера во что‑то недоказуемое, о нереальности чего мы, в конце концов, часто знаем сами (например, допущения в экономике), начинают играть роль суперструктур.