На неведомых тропинках: По исчезающим следам - читать онлайн книгу. Автор: Аня Сокол cтр.№ 17

К тому времени как над лежащими на горизонте горами поднялось красное солнце, я поняла — никто не придет. Осталось решить, что делать дальше. Целитель и змея могли как выслеживать Влада, так и сидеть в подвале у его отца. В этом случае я ему не завидовала.

Выбор невелик: слоняться по Подгорному или исчезнуть, третьего, как говорится, не дано. Единственное место, куда можно пойти, лежало в паре часов ходьбы на запад.

Допив очередную, не помню, какую по счету, порцию чая, я встала, пригладила высохшие волосы и вышла. Из трактира. Из Подгорного. Из стёжки. Из восточных пределов.

Дождь кончился ночью, под скупым утренним солнцем земля просыхала медленно и неохотно. Не скрываемая больше завесой дождя Вепрева Пустошь выглядела неприветливо, особенно по сравнению с Подгорным. Черные, какие-то подгнившие дома, лужи, грязь и пустота. Тут праздных прохожих не бывает, а все свои на учете.

От напряженных взглядов горела кожа. Это и имела в виду явидь, когда просила не шататься в одиночку. Я словно отмотала время назад, вернулась в свой первый час на стёжке, первый день, первую неделю, в то время, когда каждая прожитая минута казалась достижением.

Тетка с замотанной красным платком башкой и колючими глазами огрызнулась, но все же указала мне на дом измененного. На дом, в котором он когда-то жил. Раз еда сама идет к столу, мешать ей у нас не принято.

На выгнутых досках крыльца влага собралась в лужицы, в которых плавали размокшие ветки, ошметки коры, рваными кусками валявшейся тут же. Улыбчивый староста был дома, и даже постарался не очень удивиться моему визиту без спутников.

Его дом был полон книжных полок и затертых фолиантов, пыли и запахов. Ароматов мокрой псины и шерсти. Дом Изменяющегося, того, кто превращается в животное. И как интересно у волка в семье родился человек?

Я присела на краешек накрытой ковром софы. Мужчина отдернул занавеску и на меня упал тусклый утренний свет. Судя по всему, палач даже не ложился. Я посмотрела на его мятую рубашку и, вздохнув, заговорила.

— Варианта два, — выслушав меня, ответил Ксьян, — Либо твои спутники загуляли, либо съедены восточниками.

— Не очень обнадеживающе.

— И реагировать мы можем так же. Подать кляузу хозяину. Или ждать. Если закричим «волки», а дичь останется жива, ни мне, ни северу этого не забудут до конца времен, — он посмотрел в тусклое окошко, — А как с вашим делом? — темные глаза блеснули, — Нашли Тура?

— Боюсь, никто о Туре говорить не хочет, — я передернула плечами, — Сразу переводят разговор на какой-то артефакт, — и тут же попросила, — Не покажете?

Староста опустил голову и выругался, длинно, красиво, с чувством и на незнакомом языке.

— Этого следовало ожидать, — сказал палач, на этот раз улыбка вышла горькой, но не менее искренней, он указал рукой на одну из полок, — Смотри.

Рассохшиеся доски, прикрытые серой занавеской, крепились к стене с помощью металлических уголков. Вся поверхность была заставлена всякой всячиной. В основном коллекцией свечей разной степени траченности, в подсвечниках и без. Выросший в другом веке Ксьян не до конца доверял электричеству и прогрессу. Огарки соседствовали с блюдцами с отбитыми краями, пустыми банками, баллонами, комками пыли, книгами с загнутыми краями и крупинками соли, сахара, или манки, рассыпанной и не убранной вовремя.

Длинные пальцы мужчины обхватили лежащую там округлую железную штуковину. Он поднял предмет и повертел в воздухе.

Трио, скрепленных между собой колец, образовывали широкую трубку, которую при желании пролезет и рука, и нога, и шея, если отпилить голову. По центральному кольцу шло гребенчатое уплотнение, с выступающим, когда-то наверняка острым шипом.

Даже не знаю, с чем сравнить этот артефакт, может, с частью блестящей гофрированной трубы, которую я видела в магазине сантехники? А может, с доспехом?

— Налокотник доспеха ушедших, — развеял сомнения староста, — Или не ушедших, больно уж невелика цена за его магию.

— Невелика? — переспросила я.

— Мир вокруг тебя останется прежним, изменишься ты сам. Ушедшие обычно берут дороже. Думаю, доспех война, прикрывавшего уход святых из этого мира.

— От кого прикрывал?

— Сие неведомо.

— Значит, Тур нашел то, что искал, — прошептала я.

«…заяти в долонь налокотыню павшего, ведати алафу велицею» — вспомнились мне слова из желтого дневника.

Ксьян пожал плечами.

— А что с моей просьбой? — он отвернулся к полке, — Нашли охотника? Можно идти на зов амулета?

— Можете, — я посмотрела на широкую спину с напрягшимися мускулами, — Уверены, что вам это надо?

Мужчина осторожно положил часть пыльного доспеха обратно на полку.

Помнится, мой тайник с серебром был из той же серии, хочешь что-то спрятать — оставь на виду. Жаль, что против нечисти, это редко срабатывает. Но без второй части артефакт не более чем древняя железка, и может валяться пыли хоть до следующей эпохи, чтобы найти артефакт надо знать, что искать. И кто-то, безусловно, знает.

Не успела эта мысль встревожить меня, как грязные доски пола приблизились к лицу, резко встав на дыбы. Тело стало мягким, будто из него вытащили кости. Падения я не почувствовала, зато услышала, как в кармане весело заиграл, задергался сотовый.

— Уверен, — сказал, склонившись ко мне Ксьян, его улыбка осталась такой же располагающей.

Моя ошибка. Слишком привыкла считать себя кем-то более значимым, чем обычный человек.

В Юково знали кто я. Мать Легенды Зимы и старая игрушка хозяина, в которую он играет хоть и редко, но никак не соберется выкинуть. Они знали, что даже беззубая добыча может укусить до крови, они пусть и не сразу, но признали мое право на существование.

Здесь не дом, а Пустошь. Человек на северной стёжке один без явиди и целителя. И без метки гостя. Я не представилась, не ударила себя в грудь, не рассказала, как приятно греть постель хозяина. Оставалось только внутренне рычать от бессилия, хотя лицо оставалось неподвижным.

— Спать, — скомандовал палач и дотронулся пальцем до лба.

Касания я не почувствовала. Прошлое вернулось, на меня снова смотрели как на ужин. Время стремительно отматывалось назад, все дальше и дальше, туда, где все начиналось.

Двадцать седьмое сентября одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Эта дата выжжена в памяти. И иногда, когда я устаю, когда готова опустить руки и сдаться, меня отбрасывает в прошлое, заставляя снова и снова переживать тот день.

Открывая дверь, я едва не выронила ключи, сетка больно ударила по ногам. Черт! Там же яйца, за которыми пришлось отстоять немалую очередь в гастрономе. Войдя в полутемную узкую прихожую, я щелкнула выключателем, опустила сумку на трельяж и присела рядом. Ноги гудели.