Возможно, самым шокирующим было то, что куривший по три пачки в день Саймонс бросил эту привычку.
Тем временем подтянулись другие известные кванты. Нейл Крисс, на чьей свадьбе Талеб и Мюллер схлестнулись по поводу того, можно ли обыграть рынок, играл за столом с несколькими друзьями. Крисс был быстро развивающимся прекрасным квантом, истинным математиком, какое-то время преподававшим в Гарварде. Недавно он запустил собственный хедж-фонд, Hutchin Hill Capital, который получал финансовую поддержку от Renaissance и превзошел все ожидания в 2008 году.
В задней комнате до начала игры проходила небольшая частная партия в покер. Играли два профессионала, Клони Гоуэн и Ти Джей Клотье, под пристальными взглядами толпы, морщась, когда игра не шла.
Толпа, все еще из весьма зажиточных людей, несмотря на катастрофу на рынке, ужинала каре ягненка, слоеными булочками и салатом из лобстеров. Вино и шампанское разливали в баре, но большинство присутствующих особенно не усердствовало. Предстояло еще много игр. Да и разгульная атмосфера прошлых лет сошла на нет.
Пробил гонг, приглашая игроков в главный зал.
Их ждали ряды столов с картами, разложенными веером, и строгими дилерами в костюмах-тройках. Саймонс обратился к собравшимся, сказал, что турнир становится лучше год от года, упомянул, как он помогает в обучении студентов математике. Присутствующие кванты никогда не думали, какая ирония заключалась в том, что их собственная профессия обусловила отток математически одаренных людей, которые могли бы найти себя, разрабатывая новые, более экономичные машины, быстрые компьютеры, мышеловки, наконец, придумывая хитрые методы заработать больше денег для тех, кто и так богат.
Вскоре началась игра. В ту ночь победителем оказался Крисс, чья удача в трейдинге распространилась и на покер. Мюллер не прошел в финал.
Эти были три невероятно бурных года на Уолл-стрит, резко изменившие жизнь всех трейдеров и менеджеров хедж-фондов, кто присутствовал на турнире по покеру в 2006 году. Золотая эра прошла. Все еще можно было делать деньги, но сумасшедшие деньги, миллиарды… они стали уделом немногих избранных.
Мюллер, укрывшись у себя в Санта-Барбаре, район Сан-Симеон, ковал планы для PDT. Новое направление было не просто переменой для Мюллера и компании; оно означало эпохальный сдвиг для Morgan Stanley, некогда одного из самых агрессивных инвестиционных банков на Уолл-стрит, жившего по принципу «убей или убьют тебя». К 2009 году PDT, даже в сокращенном виде, был крупнейшим проп-трейдинговым механизмом в Morgan. Его отсоединение сделало бы невозможным превращение исторического банка из ковбоя, жадного до риска и гребущего деньги лопатой, в солидный классический банк, как те, что в старину делали деньги и заключали сделки — вовсе не меча кредитно-дефолтные свопы, как «летающую тарелку», по Денежной сети, не торгуя миллиардами других сложноструктурированных деривативов при помощи мощных компьютеров и топорных алгоритмических моделей.
И, конечно же, это будет серьезнейшим изменением для PDT, когда-то секретной квантовой машины Morgan, и его неугомонного капитана.
Гриффин, Мюллер, Эснесс и Вайнштейн собирались восстановить систему. Они смело смотрели в будущее. Они не полностью оправились от огромных потерь, но были уверены, что усвоили урок.
Однако их ожидал серьезный риск. Менеджеры хедж-фондов, видевшие большие потери, могут быть особенно опасными. Инвесторы, обжегшиеся на потерях, становятся требовательными и нетерпеливыми. Если быстро не нарисуются большие прибыли, они могут выйти из сделки. А тогда игра будет окончена.
Это значит, что велик соблазн раздвинуть границы возможностей фонда, чтобы получить огромные прибыли и забыть о катастрофе. Если большие убытки ничуть не хуже, чем маленькие при скромных прибылях — и то и другое может означать конец игры, — соблазн поднять леверидж и поставить на удачу может быть огромным.
Такое извращенное и потенциально самоубийственное поведение не может быть одобрено стандартными догмами современной науки о финансах, такими как гипотеза эффективного рынка или вера в то, что рынок всегда тяготеет к равновесию. Теории выглядели все подозрительнее, вызывая вопросы даже у людей, раньше свято в них веривших — например, Алана Гринспена, заявившего, что он нашел ошибку в рациональном экономическом порядке, за который раньше ратовал.
В последние годы возникли теории, описывающие более хаотическое поведение финансовых рынков. Эндрю Лоу, преподававший у Клиффа Эснесса в Уортоне, автор статьи о крахе квантов в августе 2007 года, где он предупреждал о тикающих Часах Судного дня, разработал новую теорию, которую он назвал «гипотезой адаптивного рынка».
Рынок Лоу скорее напоминал не четкую картину (цены на рынке эффективно кружатся под звуки идеально отстроенной кантаты Баха), а концерт тяжелого металла с грохотом барабанов. Разные силы боролись за власть не на жизнь, а на смерть, причем самыми первобытными методами. Участники рынка постоянно в состоянии войны, пытаются выжать последний цент из неэффективностей. Это приводит к исчезновению неэффективностей (рынок на короткое время возвращается к подобию равновесия), после чего начинается охота за свежим мясом. Иногда воюющие гибнут в этом хаотичном круговороте разрушений и инноваций.
Теория пугает, но многим она показалась куда более реалистичной и уж точно хорошо передавала атмосферу дикой гонки, начавшейся в августе 2007 года.
Были и бихевиористские теории финансов Даниэля Канемана, получившего в 2002 году Нобелевскую премию по экономике (его коллега Амос Тверски умер несколькими годами ранее). Исследования финансирования с поведенческой точки зрения — зачастую их проводят несчастные студенты в убогих университетских лабораториях — вновь и вновь показывают, что люди далеко не всегда принимают оптимальные решения, когда речь заходит о деньгах.
Близкое направление научной мысли под названием нейроэкономика углубилось в сложную электронику мозга, чтобы понять, почему люди часто принимают иррациональные решения. Некоторые инвесторы выбирают акции компаний, название которых созвучно их имени, а другие — с узнаваемым биржевым кодом, например HOG (Harley-Davidson). Очевидно, некоторые участки мозга подвержены «иллюзии денег», которая не позволяет видеть влияние будущих событий, таких как инфляция или вероятность того, что лопнет спекуляционный пузырь.
Небольшая группа исследователей передового мыслительного центра под названием Институт Санта-Фе,
[176] возглавляемого Дойном Фармером (менеджер хедж-фонда и исследователь теории хаоса, с которым Питер Мюллер однажды встречался в начале 1990-х), разрабатывала новое описание финансовых рынков как сложной системы взаимодействующих сил. Надежда была на то, что, рассмотрев рынки с точки зрения сил, борющихся за ограниченные ресурсы (подход во многом схож с эволюционной теорией Лоу), экономисты, аналитики и даже трейдеры смогут лучше понять, как они работают — и как взаимодействовать с ними, не разрушая их.